Прохожие оборачивались и глазели на него, но Рафаэль не мог и не хотел ничего менять. Он не чувствовал ничего, кроме опустошения. Как высоко он взлетел! Но теперь не оставалось ничего: ни работы, ни жизни, ни любви. Все разлетелось на мелкие осколки. Все кончено. Ему пришел конец.

В пустой мастерской царила непривычная тишина. Ученики и помощники по-прежнему приходили туда каждое утро, но довольно скоро привыкли за отсутствием учителя просто сидеть и сплетничать, мыть кисти, сетовать по поводу случившегося и ждать новостей. Неожиданно все они забыли прежнее равнодушие к судьбе Маргариты Луги, женщины, которой пренебрегали. Каждый знал, что случилось, но никто не решался заговорить об этом вслух после всех язвительных речей, что были о ней сказаны. Все считали, что дочь пекаря не более чем очередное увлечение учителя, и вели себя с ней соответственно. Особенно в этом отличился высокомерный Джованни да Удине, который, захаживая в бордели предлагал всем желающим побиться об заклад насчет того, насколько долго она задержится в жизни Рафаэля Красивая, безмозглая и взбалмошная – таков был его вердикт. И как же он ошибся.

Шли дни, а новостей о Маргарите все не было. Постепенно ее таинственное исчезновение стало сказываться не только на Рафаэле, но и на всех художниках его мастерской. Он не мог ими руководить, не мог учить как не мог принести им новых заказов. Без учителя они были беспомощны. Собираясь за бутылкой выдохшегося вина, они сидели, бездеятельные и неуверенные, среди кистей и красок, надежды на счастливый исход этой истории таяли с каждым днем.

– Наверное, некоторые из нас были к ней несправедливы, – неловко пробурчал да Удине, нарушая молчание очередного бесплодного полудня.

Пенни поднял на него глаза.

– Да, мы могли бы лучше с ней обращаться, когда она бывала тут. Я вот ни разу не заговорил с ней и не улыбнулся.

– Теперь-то ясно, что учителю было с ней хорошо, – дерзнул высказаться один из самых молодых учеников, а остальные закивали, выражая молчаливое согласие.

Джулио впервые присоединился к ним, чтобы разделить с товарищами неопределенность.

– Да, она заслуживала лучшего обращения, чем удостаивалась от многих из нас, – обронил он, качая головой.

Да Удине наградил его негодующим взглядом, и на какое-то время в комнате возобладала тишина.

– Я надеюсь, ты не хочешь сказать, что она ушла из-за нас?

– Я хочу сказать, что это вполне возможно, Джанфранческо. И если она когда-либо вернется, я считаю, мы должны будем ей об этом сказать.

– Я не привык признаваться в подобных вещах, – пробурчал да Удине. – Хотя, может, ты и прав.

– Как думаешь, она к нему вернется? – спросил Пенни у Джулио, который был ближе всех к учителю. – Кажется, они действительно были счастливы вместе.

– Сдается мне, это зависит от того, где она теперь и почему там оказалась. Сейчас только Всевышний знает ответ. И я очень надеюсь, что учитель узнает его тоже, пока неопределенность не уничтожит его – и нас вместе с ним.

– Что значит – ничего не изменилось? – Кардинал Биббиена прорычал это с несвойственной ему свирепостью, растеряв весь свой лоск Он стоял рядом с Агостино Киджи в холодной огромной базилике Санта-Мария Маджиори, мимо них потоком шли прихожане после мессы.

– Увы, но это так, – пожал плечами Киджи. – Скажу больше, дело обстоит значительно хуже! Рафаэль не работает вообще. Его помощник Джулио Романо признался мне, что учитель бесцельно бродит по улицам, будто бы ищет ее, и почти не появляется в мастерской. Фрески Его Святейшества и раскопки стоят без его внимания. Конечно, его ученики, Романо, Пенни и да Удине, делали все, что могли, чтобы прикрыть его отсутствие, но, боюсь, скоро это станет невозможным. Говорю вам, ваше преосвященство, похоже, этот бедняга лишился искры Божьей.

– Из-за потери какой-то простолюдинки? Это невероятно! – прошипел кардинал.

Подобного не должно было случиться. Здесь что-то не так. Да все не так! Он хорошо все продумал! План был безупречен! Как и все остальное в его жизни. Он уже много лет носил кардинальский сан и успел привыкнуть к славе, достатку и особенно власти. А власть давала право управлять людьми и поступать с ними так, как он считал нужным. И ему категорически не нравилось, когда его лишали какой-либо из привилегий, как сейчас.

– Ты говорил с ним? Напомнил о его долге по отношению к Риму? К Его Святейшеству?

– Очень жаль, ваше преосвященство, но разбитое сердце не слушает доводов разума.

– Глупости! – рявкнул кардинал. – Где его гордость? Он же Рафаэль!

– В первую очередь он мужчина, полюбивший женщину. Ту, которая сейчас исчезла из его жизни.

Лицо Биббиены сморщилось так, будто он почувствовал мерзкий запах. Кардинал с отвращением содрогнулся.

– И что ты предлагаешь?

– Боюсь, нам ничего другого не остается, ваше преосвященство.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Ты же не хочешь сказать…

– Именно.

– Это невозможно.

– В таком случае все наши замыслы также становятся невозможными.

– Это катастрофа. – Биббиена отвернулся, нервно крутя на пальце рубиновое кольцо. – Я не собираюсь марать свое имя этим безобразием и тебе не советую.

– Тогда как?

Он развернулся, метнув в Киджи полный ненависти взгляд.

– Полагаю, тебе придется убедить Его Святейшество признаться в том, что было сделано и почему.

Киджи грустно усмехнулся.

– Да, и надеяться на то, что Рафаэль нас простит.

– Сомневаюсь, что он будет расположен к прощению, учитывая все обстоятельства. – Биббиена сузил глаза и сложил руки. Он поклонился безымянным верующим, проходящим мимо него, и лишь потом заговорил снова; – Правда, если мы надеемся спасти его как художника ради его творений, по-моему, нам всем стоит молить о прощении Всевышнего и только потом – Рафаэля.

Елена и Джулио допоздна ждали Рафаэля в доме на Виа деи Коронари. Жареная телятина с луком, которую приготовила Елена для хозяина, уже давно остыла. Большой дом теперь напоминал склеп, а не жилище. От Маргариты уже двадцать дней не было никаких вестей. Встретившись взглядом с Джулио, Елена быстро отводила глаза В их отношениях все еще оставалась неопределенность, и они оба это ощущали. Беда сблизила их еще больше. Однако это сближение представлялось Елене опасным. Джулио тоже был художник и мог стать еще одной ее ошибкой. Она уже однажды рискнула благосостоянием семьи и не хотела повторять свой промах.

Они сидели, обмениваясь редкими фразами под треск поленьев в камине, как вдруг раздался резкий стук в дверь. Спустя мгновение перед ними появился взбудораженный Джованни да Удине.

– Входи, – торопливо сказал Джулио, буквально втаскивая товарища в дом. – Что такое? Что-то случилось?