мягким светом. Он излучался из стен. Но стены не были светящимися. И на каждой стене цвели разные цветы. Все полевые, и почему-то было много гвоздики. Над цветами летали бабочки, с жужжанием проносились глянцевые жуки, садились на цветы и улетали с пыльцой на лапках.

Я обошел все четыре стены и ничего не понял. Цветы? Это, конечно, хорошо, но что они означают? Что моя жизненная дорога усыпана цветами? Но она не усыпана. А что же еще?

Я уже хотел уйти и взялся за дверную ручку. И тут увидел на внутренней стороне двери портрет жены. Он был сделан из цветов. Жена глядела на меня и улыбалась. Причем такой красивой я ее еще никогда не видал, даже в молодости.

Об этом я ей сказал.

Она ответила, по-прежнему прекрасно улыбаясь:

— Это я знаю. Только ты смотришь не на мое лицо. Это моя душа. Если бы ты ее знал, ты бы не удивился ее красоте. Но ведь ты ничего не знаешь о моей душе. Даже не знаешь, есть ли она.

— Ну, видно, есть, если я с тобой говорю.

— Душа у каждого есть. Только не всегда бывает красивой.

— Тебе, что же, повезло?

— Не знаю…

— Но послушай, почему же нет ничего в моей комнате, кроме твоей души и цветов?

— Но разве тебе этого мало?

— Но где мое?

— Моя душа и есть твое.

— Душа… Я думаю, все это мистика. Сейчас открою глаза, и ничего этого не будет.

— Да, если откроешь глаза. Только сначала как следует посмотри на меня. Больше тебе такого случая не представится, чтобы увидеть мою душу.

Я гляжу на нее и чувствую, как в сердце вливается мягкой волной нежная теплота. И мне хочется любить весь мир: людей, зверье, птиц, рыб, деревья, травы, цветы, реки, горы, океаны, города, деревни, пашни, луга, пчел, бабочек, муравьев и всех, всех…

Открываю глаза. И в ту же минуту за окном мерцают электровспышки, освещая алебастровый потолок. Отсветом вырывая из тьмы белое лицо жены. Она спит. Легко и спокойно дышит и ничего не знает из того, что я только что узнал. Я еще в каком-то горячечном состоянии. Но мне так отрадно! Я готов любить весь мир: людей, зверей, птиц, рыб, деревья, травы, реки, цветы, горы, океаны, города, деревни, пашни, луга, пчел, бабочек, муравьев и всех, всех…

ДОРОГА

Каждый раз, стоило мне только заблудиться, я выходил на нее. Ровная, песчаная, с давно проложенной колеей, она пролегала меж сосен. Если пойти по ней вправо, тогда, пройдя через низинку, она начнет сужаться, превратится в тропинку и упрется в противопожарную борозду, чтобы там и исчезнуть. Если же пойти влево, то так же, метров через сто, начнет сужаться и иссякнет на скате холма, среди белых лишайников и камней.

Я спрашивал местных об этой дороге. Никто ничего о ней не знал, пожимали плечами. Один старик было вызвался пойти со мной, но я не смог провести его к ней. Не знал пути. В том-то и дело, что только заблудившись я выходил к ней. И всякий раз собирал возле нее в низинке сыроежки и подберезовики, а на холме, среди белых лишайников, черноголовые, запеченные боровики. Так что потом уж даже мечтал заблудиться, и выйти на нее, и набрать там корзину грибов. Но как раз тут-то и не получалось. Как назло не мог заблудиться, хотя шел наобум, не запоминая местности, не глядя на солнце, — и все равно бродил по знакомым местам. А то вдруг, казалось бы и неподалеку от лесной, проезжей дороги, начинал плутать и, когда уже окончательно запутывался, не зная, в какой стороне дом, — это если день облачный и солнце скрыто, — выходил на нее. И даже вздрагивал, настолько неожиданно она представала.

За все время я на ней встретил только один раз человека. Какого-то старика. Обрадовался, окрикнул его, но он, не оглянувшись, подался в глубь леса.

— Подождите! — кинулся я за ним вдогон. — Я заблудился!

«Ился… ился… ился…» — заметалось эхо. Но старик еще больше ссутулился и затерялся среди кустарников.

Когда я впервые набрел на нее, радости не было конца. До этого я изрядно проплутал. Шло уже к вечеру. Я не то чтобы отчаялся, но устал очень, проголодался и уж думал, не доберусь в этот день до дома.

Заблудиться мне никогда ничего не стоило. Уж таким уродился. Надо бы время от времени примечать места, когда идешь по лесу, поглядывать то на небо, то на приметные бугры или болота, а еще лучше бы обзавестись компасом, но я как-то забывал об этом. Шел, не отрывая взгляда от земли, боясь пропустить гриб, и в итоге — заходил в такие дебри, что окончательно терялся. А когда выбирался, то никакого представления о возвратном пути к дому уже не было. И если что руководило мною, так это направление, в каком нужно было идти к дому. Но ведь направление может по длине фронта быть на несколько километров: все будет на север. Или на юг. Смотря куда возвращаться.

Так вот, когда я вышел на эту лесную дорогу, то радости моей не было конца. Я решил, что вышел на лесной большак и что теперь мне только и останется что шагать по нему, пока не приду в поселок.

И побежал, а вскоре и уперся в бугор, где дорога затерялась среди лишайников и камней. Все же поднялся на вершину. Но ничего знакомого не увидал. И дальше шли холмы, а меж ними низины, поросшие молодым сосняком и можжевельником. И это повсюду, куда ни кинь взгляд. И над этим простором — мглистое небо. Тогда спустился и направился в другой конец дороги, и вышел в низинку, где она затерялась среди кочек и воды. Вернулся и, ничего не понимая, стал разглядывать дорогу. Широкая, с отчетливыми колеями, она лежала передо мной.

— Откуда же ты? — спросил