— Все тебе помогли… — Через нее Иетс почувствовал себя частью разбросанной, но крепко спаянной семьи.

— Это потому, что война, — сказала Тереза. — Все разыскивают своих близких. Ты понимаешь?

— Понимаю.

— Мне даже из ваших кое-кто пытался помочь, — продолжала она. — Когда я сюда приехала, оказалось, что тут тысячи американских военных. У меня сначала руки опустились. Я стала расспрашивать, — никто тебя не знает. Я столько дней искала и уже стала думать, что та женщина в Париже ошиблась.

— Je t'aime, — сказал он.

— Очень было трудно. Некоторые солдаты отвечали грубо. Некоторые советовали забыть о тебе. Один сказал: «У нас здесь, красавица, больше лейтенантов, чем нужно. Вам его нипочем не найти».

— А ты все-таки нашла. Как хорошо.

— Потом кто-то послал меня к коменданту. Там сказали, что им некогда со мной разговаривать. Но я решила подождать. К концу дня они собрались уходить и увидели, что я все жду. Тогда они стали просматривать какие-то списки и наконец сказали мне, в каком доме ты живешь.

Вот как сильно она его любила. Сколько нужно было мужества и преданности, чтобы на основании одного слабого намека ринуться разыскивать его среди целой армии в походе. То, что она сделала, было так огромно, что он невольно спросил себя: где ты был до сих пор? Если такое возможно, как же плохо ты знаешь человеческое сердце. И как мало ты можешь дать ей…

— А потом ты вышел из ворот, — закончила она ликующим голосом и добавила едва слышно: — Я знала, что это ты, еще до того, как обернулась. Я чувствовала. Но я боялась обернуться, пока ты не позвал меня. Мне было страшно.

— А теперь тебе больше не страшно? Тебе хорошо?

— Да, — сказала она, — очень.

Голосом, который разнесся на всю огромную залу, служившую канцелярией передовой группы отдела и кабинетом Девитта и Уиллоуби, Абрамеску ответил Бингу:

— Нет, полковника Девитта здесь нет. Он уехал в штаб Матадора, к генералу Фарришу. Вернется только вечером.

Бинг попятился.

— Ладно, ладно, это несущественно.

Над заваленным бумагами столом в углу комнаты поднялось хмурое лицо Уиллоуби.

— Сержант Бинг!

— Да, сэр!

— Зачем вам нужен полковник?

— Ничего, сэр, я подожду.

— Подите сюда, сержант.

Бинг стал медленно пересекать залу. Он чувствовал себя неважно. После капитуляции гарнизона в Сен-Сюльпис они с Уиллоуби отнюдь не были в теплых отношениях. Бинг знал, какого мнения о нем держится майор; такие вещи трудно сохранить в тайне, когда люди все время друг у друга на виду, наблюдают друг за другом, сталкиваются, ссорятся и кое-как улаживают ссоры. Бинг знал, что Уиллоуби обозвал его выскочкой, всезнайкой и нахалом, а в ответ на жалобу Люмиса пообещал:

— Найдите мне работника такой же квалификации, и я в два счета переведу вашего сержанта Бинга в пехотную часть.

Иетс уже предостерегал Бинга. Однажды он сказал ему:

— Чудной вы человек. Вы многое понимаете и здраво судите о вещах, но зачем вы стараетесь обскакать самого себя, а главное — других? Зачем высказываете готовое мнение по вопросам, которые другие только начинают обдумывать? Неужели для вас не существует никаких «если» и «но»? Поверьте мне: вы с вашим острым языком наживете себе много лишних врагов.

Уиллоуби, несомненно, принадлежал к их числу, потому что в нем и в Бинге были несовместимые черты; потому что они не забыли листовку Четвертого июля; и потому что на данном этапе войны Бинг был незаменим, а это не могло не раздражать Уиллоуби, полагавшего, что на свете есть только один незаменимый человек — он сам.

— Сержант Бинг, — сказал Уиллоуби, — в армии не принято врываться прямо к старшему командиру. Что такое инстанция, вам известно?

— Да, сэр.

Бинг надеялся, что разговор окончен. Но Уиллоуби не отпускал его. Он, казалось, ждал чего-то.

— Так что же вам нужно, сержант?

— Это не спешно.

— Вы влетели сюда сам не свой, чтобы говорить с полковником Девиттом. А теперь вдруг танцуете назад. В чем дело?

— Лейтенант Иетс…

— Вас прислал лейтенант Иетс?

— Да, — ответил Бинг неуверенно.

— И он вам дал указания не иметь дела со мной?

— Нет, сэр. Конечно, нет. — Бинг почувствовал, что влип, и мысленно проклял громкий голос Абрамеску.

— Где лейтенант Иетс? Почему он не явился сам?

На толстой физиономии Уиллоуби отразилось разочарование, когда Бинг чистосердечно ответил:

— Он сейчас в лагере для перемещенных.

— Так, значит, он вас послал — по какому же делу?

Бинг знал, что раз Уиллоуби спрашивает, он обязан ответить. В отсутствие Девитта Уиллоуби был старшим начальником.

— В лагере что-то готовится. Там, по-видимому, решили вернуть наиболее крепких из перемещенных лиц на работу в лотарингские шахты.

— И лейтенант Иетс этого не одобряет?

Бинг ответил не сразу. Он был убежден, что Иетс так до конца и не понял, что происходит.

— Лейтенант Иетс считал, что полковнику следует об этом знать.

— А по-вашему, как? — спросил Уиллоуби.

— По-моему, это черт знает что такое.

Уиллоуби кивнул.

— Им и в лагере не сладко, — продолжал Бинг, дивясь явному сочувствию майора, — ну а уж это такое, что дальше ехать некуда. Пусть мы не знаем, что делать с этими людьми, но это не дает нам права…

— Очень хорошо, что вы поставили меня в известность, — перебил его Уиллоуби. — Мы не можем этого допустить. Разумеется, у вас с лейтенантом Иетсом сентиментальный подход к таким вещам. Гораздо важнее помнить о нашей великой цели — выиграть войну. Если мы вернем перемещенных в шахты, немцы безусловно об этом пронюхают и, боже ты мой, как они это обыграют! Кто у нас там для связи с администрацией лагеря? Майор Хеффернан? Хорошо.

Уиллоуби потянулся через стол к кожаному футляру, в который был убран полевой телефон, вытащил рычажок и повернул.

Вот это оперативность, подумал Бинг. Он не надеялся добиться такого успеха, особенно у Уиллоуби. А Уиллоуби прав — немцы сумеют изобразить дело так, что их обращение с перемещенными покажется верхом милосердия по сравнению с действиями союзников. Бингу доставило истинное удовольствие проследить за ходом мыслей Уиллоуби и хоть раз в жизни оказаться одного с ним мнения.

Телефонист, видимо, замешкался. Уиллоуби позвонил еще раз и обернулся к Бингу.

— Вы, случайно, не слышали, куда именно их собираются послать?

— Насколько я знаю, почти всех направляют в окрестности Роллингена, в шахты Делакруа.