Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Альтернативу я обозначила. Другой не будет.
– Ну и хрен бы с ними тогда. Мне проще, знаешь, потихоньку в банке работать на не очень большом, но нестыдном окладе, а, премии еще, сериалы и MMA смотреть и не дергаться. Хотят выселять – пусть выселяют, пожалуйста. Хуже нынешней квартиры не будет. То есть будет лучше. Меня такое устраивает.
– Во-первых, будет не лучше. Во-вторых, пока дождешься, помрешь сто раз, банк твой разорится, интернет с сериалами и MMA отключат, потому что на свалке они не нужны, и так далее. В-третьих и главных, Чупов – только начало. Потом выселят второй город, третий, и так пока страна не кончится. Книжку «Незнайка на Луне» не читал? Оттого у вашего поколения и ветер в башке, что базовых книжек по политэкономии не читали, а я пятнадцать лет назад не заставила. Там были такие герои, капиталисты-неумейки, которые оказались без прислуги в многокомнатной квартире и, чтобы не убираться, договорились: когда насвиним в одной комнате, перейдем в другую, потом в третью, и так пока не загадим весь дом, а там видно будет.
– Как-то ты неуважительно о стиле руководства.
– Вот поэтому ты нужен не сейчас, а завтра. Не городу, а стране.
– Миру и Галактике, – сказал Иван. – А на переднем крае будет твой красавец Даня, в которого мы должны верить.
Лена показала руками, что да, куда деваться, и продолжением того же движения положила перед Иваном листок с парой строк. Иван поднял брови.
– Машина того мальчика, – сказала Лена, – который, помнишь, с Сашей моей… Умер который. Он без родни, машина автоматом переходит в выморочное имущество, в пользу города. Ключи у Митрофанова. Если он продает ее с торгов и направляет деньги в город, то ему можно и еще в чем-то верить. Если сам ездит – ну, у тебя материал на него.
Иван нехотя поинтересовался:
– А если на ней Саша?..
Лена ссутулилась, некоторое время смотрела на бумажку, улыбнулась и решительно сказала:
– Не будет такого.
– Вот и хорошо, – легко согласился Иван, помедлил, но все-таки продолжил: – Там же бимер «экс-шесть» или «экс-семь», да? Почти нулевый, весь фарш, ляма три-четыре не глядя – как раз сколько нам на неотложные надо было.
Лена, моргнув, сказала:
– Вань, если надо, я могу хоть сейчас ключи у Митрофанова забрать и тебе…
– Упаси бог, – сказал Иван, кажется, искренне перепугавшись.
– Точно? Ну… Молодец, Вань. Не зря я так в тебя верю.
– Как в спасителя Галактики?
– Как в человека.
– Рискуешь, – сказал Иван, покосившись на бумажку с номером.
Лена встала и подхватила куртку. Иван продолжил:
– Я тебе этого – ну, не никогда, наверное, но долго не прощу.
Лена серьезно посмотрела на него и сказала:
– Я думаю, простишь раньше, чем думаешь. А чтобы не мучился…
Она подошла к Ивану, поцеловала в губы и отстранилась. Иван замер с закрытыми глазами. Губы у него были мягкими и теплыми, а борода – мягкой и прохладной. И пах Иван, наверное, очень приятно.
Иван, не открывая глаз, потянулся к Лене. Лена чуть отстранилась, погладила его по щеке, прерывисто вздохнула и быстро отошла к двери.
Иван, уперевшись ладонями в сиденье, смотрел на нее исподлобья, но догнать не пробовал.
– Ну вот что ты делаешь, а? – спросил он тихо.
– Прости, – сказала Лена. – Давно хотела, не сдержалась. Пойду я, поздно уже.
Иван смотрел на нее.
– Правда поздно, – сказала Лена, для убедительности посмотрела на экран телефона и, кажется, изменилась в лице. Она почти опаздывала.
– Завтра будешь? – спросил Иван.
– Завтра точно нет, а дальше – надеюсь. Ты только не забывай. Ладно?
– Что не забывать?
– Как мы договорились. И вообще. Ладно?
– Забудешь тут, – проворчал Иван так, что Лене нестерпимо захотелось поцеловать его еще раз, и не раз, и не.
Она хихикнула и вышла, аккуратно притворив за собой дверь.
Слишком поздно уже было.
В комнате на бывшей Ленина лежал ковер. Он был всю жизнь. На нем Лена и Саша учились ходить, Лена прочитала кучу книжек, придумала и додумала почти всех героев своей юности, определилась с главными девичьими мечтами и вырыдала значительную часть девичьих бед, а еще раньше освоила тонкое искусство бега по лабиринту. У ковра был геометрический узор, многоугольники разных размеров и цветов смыкались и пересекали друг друга, образуя видимые заинтересованному взгляду маршруты, квесты и лабиринты. Правила можно было сочинять на ходу и заранее, чем больше, тем интереснее. В основном, конечно, условия сводились к быстрому или не очень быстрому хождению и ползанию по линиям определенного цвета, наступила мимо – сорвалась в пропасть или потеряла руку-ногу-голову. Не самая захватывающая перспектива и не самый правдоподобный сценарий, но в багровые ромбы по центру Лена предпочитала не наступать даже взрослой.
Названия играм Лена почему-то не придумывала, как-то не видела необходимости. Правильно делала, оказывается. Чего напрягаться, если за тебя все придумано – и правила, и названия. Решетчатый лабиринт – как влитое подходит, хотя решетки не снаружи, а внутри, оказывается. Остальное повычурней, зато и пугает сильней: эстезионейробластома решетчатого лабиринта. Аносмия. Экзофтальм. Метастазирование.
Страшнее, чем в детстве.
Не страшнее, конечно. Страшнее, чем в детстве, не бывает. Тоскливее – это да. И безнадежней. Загнали нас в лабиринт, и бегаем, как крысы, от бывшей Ленина до опухоли и обратно, и куда ни ткнись – решетка.
Ладно, Лиле Васильевне тяжелее было, не жаловалась. И я не буду, вы уж простите.
Непрощенная и непростившаяся – это все-таки разные вещи.
Один мне никогда не простит, второго я никогда не прощу, оба со мной не простились, зато я с ними – как надо, день прошел не зря. Не говоря уж про остальное.
С Сашей было труднее всего, чуть ей не сболтнула, но сдержалась, слава богу. Простились, и ладно. Может, простит. А нет – будем считать, что и это к лучшему.
Положено во всем искать хорошие стороны, ну вот ближайшая: уязвленный человек, лишенный поддержки там, где привык поддержку получать, в первую очередь от семьи и близких, может зачахнуть и сгинуть, туда ему и дорога, говорит товарищ Дарвин, – а может и устроить ураганную эволюцию в рекордно сжатые сроки, потрясти или спасти мир, стать героем или просто раскрыться там, где не предусмотрено дверок.