– Я в твоем распоряжении… Если хочешь, я прямо сейчас поеду с тобой к этой ненормальной Аперманис.

* * *

Но им открыли дверь совсем незнакомые люди – новые квартиранты. Аперманис съехала несколько дней тому назад и не оставила для Земцовой ни письма, ни даже записки.

– Игорь, отвези меня сейчас к Харыбину или лучше отправляйся по своим делам. Чую сердцем, что он где-то совсем близко и следит за нами из окна машины… Я сама с ним поговорю.

И действительно, стоило Игорю уехать, как из-за угла показались скромные синие «Жигули», откуда вышел и быстрым шагом направился к ней Дмитрий Харыбин собственной персоной. И только когда он поравнялся с Юлей, она отметила, как он похудел, но одновременно похорошел, хотя и вызывал у нее по-прежнему чувство презрения и даже почти ненависти. Это был не тот, прежний Харыбин, который покорил ее своей мужественностью, приятной и щекочущей нервы и чувства грубостью и припахивающей авантюризмом, таинственностью в самом дурном смысле этого слова. Харыбин – герой традиционного «плутовского романа», сейчас стоял напротив нее, и, судя по тому, каким пронзительным и жестким взглядом он смотрел ей в глаза, сжимая челюсти и, быть может, кулаки, которые у него, видимо, так и чесались, чтобы отдубасить непослушную сбежавшую от него жену, она поняла, что разговор предстоит тяжелый.

– Харыбин, поди прочь. От тебя пахнет дымом и паленой шерстью. И еще – серой. Ты случаем не из преисподней? Ну и как там? – Юля уже хотела развернуться, но он резко схватил ее за руку.

– Где ты была? – спросил он каким-то чужим, незнакомым ей голосом.

– Ты и сам все знаешь.

– И давно у тебя с ним?

– Всю жизнь.

– Тогда почему же ты не поехала к нему на похороны? Не пролила несколько вдовьих слезинок над его прахом?

Волосы Юли поднялись дыбом, когда она услышала эти слова.

– Повтори, что ты сказал? ПРАХ? Что с ним? Ты убил его? Ты, ты.. ничтожество… ты убил его?

Она уже ничего не соображала: сквозь слезы и душившие ее рыдания она вдруг увидела расплывчатую картину: Крымов с пулей в голове лежит на асфальте одной из парижских улиц, и Надя Щукина во всем черном склоняется, чтобы запечатлеть на его прекрасном белом, словно припудренном лбу свой прощальный поцелуй…

– Да успокойся ты! – Харыбин с силой взял ее за плечи и начал трясти. – Да приди же ты в себя! – и тут он крепко выругался.

Юля открыла глаза и принялась бить кулаками по голове Харыбина, по его лицу, щекам, пока не лишилась чувств.

Когда она открыла глаза, то поняла, что сидит в той же синей мерзкой машине, провонявшей изнутри табачным дымом и бензином.

– Ты что, Земцова, рехнулась?

Она повернула голову и увидела сидящего рядом Харыбина с распухшим носом, у которого он придерживал разбухший от крови носовой платок.

– Его разорвали собаки. Собственные собаки.

И Юля испустила вздох облегчения. У нее даже голова закружилась от переизбытка чувств. Он имел в виду Берестова. Это Берестова ее муж записал ей в любовники. Правильно, она же именно с Берестовым поехала в Париж.

– Значит, так. – Юля медленно повернула к нему свое лицо, затем зачем-то опустилась вниз, словно ей надо было поправить или застегнуть ремешок туфли, и, наконец поднявшись, снова взглянула, близко-близко, в глаза своему мужу: – За то, что вы с Аперманис, этой шлюхой, собирались использовать меня в качестве приманки, чтобы найти так необходимого вам Крымова… – и с этими словами она, размахнувшись, ударила его по лицу, снова целясь в нос, в окровавленный платок туфлей, за которой она, собственно, и нагибалась, – получай! Получай, гад! Ах ты, свинья! Ты специально спал в Москве с кем попало, чтобы довести меня до нервного истощения? И чтобы я, разозлившись, примчалась сюда и стала искать утешения в объятиях Крымова? Ах ты, тварь! Ненавижу! И ребенка своего ты никогда не увидишь!

– Прекрати истерику, ты же разобьешь мне лицо! Пойдем домой, и я тебе все объясню… Я же хотел как лучше… Нам нужны были деньги, а я знал, где их раздобыть… Но я не мог тебе об этом сказать.

При слове «деньги» Юля сразу успокоилась, она поняла, что может сейчас услышать то важное, за чем она, собственно, сюда и ехала: какую роль в этой сложной игре играет Харыбин?

– Какие еще деньги? – хрипло прошептала она, давясь слезами. – Отвечай! Какие деньги?! Я пойму, не маленькая!

– У Крымова были бумаги, очень ценные, рукописи… Они стоят миллионы, понимаешь?

– А Аперманис? Сколько можно было морочить мне голову?

– Она хотела купить у Крымова или у меня эти рукописи.

– Что это за рукописи? Чьи? Его роман, что ли? – и Юля расхохоталась ему в лицо, делая вид, что ничего не понимает. – Сколько можно врать?! И как это она сначала хотела их купить у Крымова, а потом у тебя? Так у кого они были?

– Все очень просто: она купит их у того, у кого они будут на момент сделки, что же тут непонятного? Говорю же: пойдем домой, ты отдохнешь, выспишься, а потом уж мы побеседуем.

– Ну и у кого же они сейчас? У тебя, я надеюсь?

– Нет, к сожалению, нет…

– Так. Отпусти меня немедленно. Дай мне уйти. Я устала от твоего вранья. Рукописи… Да кого сейчас могут интересовать какие-то рукописи?! И что такое сегодня миллион рублей?

– Дура! Речь идет о миллионах долларов.

– Да пошел ты… – и Юля схватилась за ручку дверцы в надежде открыть ее и выйти из машины. Она не верила ни единому его слову. Понятно было бы, если бы речь шла о документах, касающихся секретного оружия или техники, ноу-хау, или старинных рукописях… – Это что, очередное «Слово о полку Игореве»? Музейный экспонат, по которому плачет Сотбис?

– Нет, это не «Слово о полку Игореве», речь идет о…

Но она не стала слушать. Дверца наконец открылась, и Юля чуть не выпала из машины, настолько ослабла. Пошатываясь, она отошла на несколько шагов и подняла руку. Харыбин не успел ничего предпринять, как возле нее остановился старенький «Москвич», который, подобрав ее, исчез тут же за поворотом.

* * *

Она приехала к Миллерше. Увидев, в каком Юля находится состоянии, Алла Францевна уложила ее спать.

– Отдохни, на тебе лица нет.

– Это на Харыбине лица нет, я его содрала вместе с кожей, – пробормотала, кутаясь в одеяло, Юля: несмотря на старания Миллерши, ей не удавалось согреться.

– Ты вся дрожишь, что с тобой?

– Холодно… – сквозь зубы выдавила из себя Юля и забралась уже с головой под одеяло. – Может, мне в ванну с горячей водой?

– Да, вот только этого тебе как раз и не хватало! Ты что, хочешь потерять своего ребенка?

Юля лежала, чувствуя близкое присутствие Аллы Францевны, и испытывала чувство признательности и даже нежности к этой ставшей ей настоящей подругой портнихе. Кто бы мог подумать, что ее лучшая подруга, Надя Щукина, превратится в совершенно чужого человека. Мало того, что она каким-то невероятным образом сумела приручить дикого зверя Крымова, уведя его из-под самого Юлиного носа, так теперь она же еще и бросила его, променяв на богатого иностранца. Неужели таких мужчин, как Крымов, нужно подвергать унижению изменой, чтобы удерживать их возле себя? Почему верной и порядочной жене мужчина предпочитает стерву? Неужели запах чужого мужика, исходящий от вернувшейся со свидания с любовником жены, возбуждает и рогоносца-мужа?..