Начавшаяся в Нормандии высадка союзных войск произвела на участников заговора против Гитлера ошеломляющее впечатление, и все дальнейшие попытки совершить покушение на фюрера были отложены. Только Роммель не согласился с отсрочкой и начал кампанию по подготовке покушения своими средствами. В ночь на 1 июля заговорщики решили приступить к осуществлению плана покушения на Гитлера немедленно, без проволочек. На бумаге это решение сформулировано так: «после высадки союзников непоправимой катастрофы можно избежать, только прекратив войну и дальнейшее кровопролитие путем немедленного формирования нового правительства, выбранного из ведущих членов сопротивления, созданного таким образом, чтобы быть приемлемым для союзников в качестве партнера по переговорам. Это предполагает смерть Гитлера».

Исполнителем покушения на жизнь Гитлера был назначен фон Штауффенберг. Чтобы он смог попасть в ближайшее окружение Гитлера, его сделали начальником штаба генерала Эриха Фромма, командующего так называемой Резервной армией. Гитлера решили убить с помощью бомбы с химико-механическим детонатором английского производства, содержащей около килограмма взрывчатки. Взрыватель должен был сработать через тридцать минут после снятия предохранителя. Предполагалось, что Штауффенберг пронесет эту бомбу в конференц-зал Гитлера в кожаном портфеле. Заряд был небольшим, и весь расчет строился на том, что в бункере, где намечалось совершить покушение, ударная волна усилит эффект взрыва.

20 июля в 10 часов 15 минут утра Штауффенберг прилетел в Растенбург в сопровождении своего адъютанта, старшего лейтенанта фон Хефтена, и Штифа, и сразу же отправился в офицерскую столовую в гитлеровском бетонированном убежище «Вольфшанце». Там он стал ждать вызова к генералу Буле (между ними должна была состояться деловая беседа). После беседы вместе с Буле он отправился к фельдмаршалу Кейтелю. Все это время он не выпускал из рук своего портфеля. В 12 часов 20 минут должна была состояться встреча с Гитлером, к которой он полностью подготовился. Но каково же было отчаяние Штауффенберга, когда он узнал, что совещание состоится не в бункере, как обычно, где Гитлер всегда заслушивал доклады об обстановке, а в «чайном домике» — дощатом сооружении барачного типа. Это произвело на Штауффенберга удручающее впечатление, но тем не менее он все же решил осуществить задуманное. Войдя в «чайный домик», он сделал вид, что заблудился в коридорах, и забрел в какую-то боковую комнату. Штауффенбергу необходимо было уединиться, чтобы пустить в действие запальное приспособление бомбы, находившейся в портфеле.

Когда Штауффенберг вошел в конференц-зал — около 11 м в длину и 4,5 м в ширину, с огромным столом посередине, — Гитлер сидел в центре недалеко от входа спиной к нему. Слева от фюрера сидел Кейтель. Он представил фон Штауффенберга Гитлеру как представителя Фромма. Для Штауффенберга места за столом не оказалось, и потому он прошел в дальний правый угол, где сидел Брандт, поставил свой портфель под стол и вышел из зала под предлогом, что ему надо срочно позвонить в Берлин и взять стул.

Вместе с фон Хефтеном он сел в ожидавшую их машину и уже миновал внешнее кольцо охраны района, когда послышался взрыв. Штауффенберг посмотрел на часы. Было 12 часов 50 минут. «Гитлера уже нет в живых», — решил он и по прибытии в Берлин направился в министерство обороны на Бендлерштрассе. Здесь Штауффенберг узнал, что покушение не удалось и Гитлер жив.

Заговор провалился. По всей стране прокатилась волна кровавых репрессий. Нацисты устроили самую настоящую кровавую баню, которую открыли казнью Штауффенберга. В момент покушения на Гитлера фельдмаршал Бек находился на Бендлерштрассе в министерстве обороны. Впервые после своей отставки в 1938 году примерно в течение часа он был триумфатором. Только ему одному гитлеровцы позволили покончить жизнь самоубийством. Бек сильно нервничал. Он приложил пистолет к виску и выстрелил, но пуля только оцарапала кожу на виске. Затем он выстрелил еще раз и был смертельно ранен. Генерал Фромм приказал своему адъютанту прекратить страдания этого человека. Это был, пожалуй, единственный акт милосердия за весь период разгула репрессий, последовавших за провалом покушения на Гитлера.

Эйзенхауэр не мог не знать, что на 20 июля назначено время открытого столкновения в Германии, поскольку у Даллеса имелись точные сведения о дате предстоящего покушения, и он проинформировал Вашингтон. Управление стратегических служб передало информацию на передовой командный пункт штаба союзных экспедиционных сил, где «Айк» провел несколько последних дней в Англии до перевода своего штаба во Францию.

20 июля был четверг. Эйзенхауэр собирался перелететь через Ла-Манш для встречи с Монтгомери и Брэдли во Франции, а затем вернуться в главное командование союзных сил в Уайдинге. Согласно дневниковым записям Батчера, в те дни генерал-майора заботило медленное развитие наступления «Монти» (Монтгомери) и прохождение любимой собакой карантина. Заговор упомянут в дневнике Батчера 22 июля, и в записи есть загадочное замечание: «Я от этого в восторге, но не «Айк». В остальном описание Батчера полно неточностей, отражающих широко распространенное незнание этого вопроса в штаб-квартире Эйзенхауэра. После обеда 22 июля «Айк» согласился посмотреть пресс-релиз на предмет сплетен о покушении на жизнь Гитлера. Тот в основном состоял из таких банальностей: «Покушение на Гитлера может иметь далеко идущие последствия, но какие именно, представить невозможно». В мемуарах Эйзенхауэр не счел событие достойным упоминания.

В Берне Даллес двигался ощупью в темноте. Гизевиус вернулся в Берлин. Он вернулся домой в ожидании смерти Гитлера, надеясь занять нишу в новом рейхе. Гизевиус, как всего горстка заговорщиков, бойню пережил, но сотни, если не тысячи патриотов были уничтожены. Зверская жестокость мести неописуема. Она не ограничивалась дикой изощренностью казней, призванной сделать смертную агонию жертв как болезненной и продолжительной, так и бесчеловечной. Пыткам подверглись ближайшие родственники. Семьи известили о смерти близких краткими письмами, в которых, как в случае одного из лидеров восстания генерала фон Тюнгена, говорилось: «Народным трибуналом

Великогерманского рейха по обвинению в измене и мятеже бывший генерал-лейтенант барон Карл фон Тюнген приговорен к смертной казни. Приговор приведен в исполнение 24 октября 1944 года. Публикация объявления о смерти запрещена».

К таким письмам прилагался счет. В нем в марках и пфеннигах указывались расходы, которые должна была заплатить семья за последние дни близкого человека — 300 марки за вынесение смертного приговора, 1,84 марки почтовых сборов, 81,60 марки в качестве гонорара адвокату, 44 марки за содержание в тюрьме, 158,18 марки за казнь и 12 пфеннигов за печать на конверте, в котором этот мрачный счет прислали родным.

Особенно трагичное последствие 20 июля состояло в том, что были уничтожены многие лучшие люди Германии, страну лишили тех, кто мог бы внести большой вклад в ее восстановление в послевоенном мире. С точки зрения союзников, была упущена огромная благоприятная возможность завершить войну в Европе через 44 дня после вторжения — за 9 месяцев и 18 дней до «Дня Победы в Европе» в мае 1945 года. То, что это более чем возможно и широкомасштабные военные действия можно прекратить, умело используя заговор в стане противника, тот же Даллес доказал всего несколько месяцев спустя, когда получил полномочия на проведение разведывательной операции исторического масштаба, а не только на сбор информации.