Ничто не могло меня ни утешить, ни успокоить. Если бы я рассказал Белинде, что даже музыка Элвиса не облегчала боли, наполнявшей меня в те безрадостные месяцы, она, наверное, от души посмеялась бы. Не думаю, что она когда-нибудь так страдала. Не думаю, что она когда-нибудь была настолько унижена.

Долгое время Белинда пыталась заставить меня забыть об Элвисе. Смешно и грустно, но именно своим уходом она достигла того, за что так долго боролась. Моя самая большая любовь украла всю радость, какую приносила мне моя другая любовь. Как оказалось, одно не может существовать без другого. В течение нескольких лет я не мог даже прослушать песню Элвиса, не то что спеть. Он вызывал во мне отвращение — и уж точно я ненавидел его музыку. Если я бродил по магазину и в громкоговорителях начинала звучать какая-нибудь его композиция, я пулей вылетал на улицу. Подобным образом мне приходилось уходить из караоке-баров и со свадебных торжеств. Мне казалось, что все это бессмысленная муть. Мою заскорузлую душу не трогали даже «Отель разбитых сердец» и «Моя детка ушла от меня», хотя они, казалось бы, точно описывали все произошедшее со мной.

Приблизительно через месяц на мое имя пришла открытка. Белинда сообщала, что жива — и что не чувствовала себя живой, когда была рядом со мной.

Долгое время я считал себя никуда не годным дерьмом, которому место только на помойке. Я бесконечно мусолил беспомощные, самоуничижительные вопросы, какие задают себе все, кого бросили любимые, независимо от пола. Я нашел ответы на них спустя полтора года, после того как некоторое время провел за границей. Что я такого сделал, чтобы заслужить все это? Ничего. Что со мной не так? Ничего. Почему она так со мной поступила? Да нипочему — это было ее решение, и я за него не в ответе.

Сейчас под этим мостом вода, но раньше там было сухо. Раньше там чернело гранитное дно.

Вернувшись в Великобританию, я решил получить постдипломное свидетельство, предоставляющее право преподавать музыку в школе. Прошло еще два года, прежде чем Элвис возвратился в мою жизнь.

Но возвратился он не таким, каким был раньше. Моя музыка возмужала и окрепла. Так думал и я сам, и все, кто меня знал и слышал. Я приобрел способность вкладывать в текст песни больше эмоций. Не могу сказать за всех людей, но в моем случае жизненное потрясение способствовало личностному и творческому росту. Несчастливая любовь и разлука наполнили мою музыку смыслом, и в гораздо большей степени, чем это могли сделать старое доброе счастье и удовлетворение жизнью. Однако лично я предпочел бы быть «неплохим» двойником Элвиса, которого ждут дома жена и дети, чем «сногсшибательным», которому приходится каждый вечер выискивать в толпе очередную девушку, чтобы согреть свою постель. Думаю, в глубине души я очень старомоден.

Я очень хотел выиграть отборочные туры и эту поездку в Лас-Вегас, но еще больше я хочу выиграть финальное состязание. Стыдно признаться, но это желание граничит с навязчивой идеей.

Конечно, я не верю в то, что можно перевести часы назад. Никогда уже мне не попасть в январь 1996-го, в Блэкпул, каким он был тогда. Никогда уже мне не сказать Белинде: «Не уходи. Поговори со мной, скажи мне, что не так». Я не могу изменить хода событий, последовавших за роковой отлучкой Белинды в женский туалет, — событий, свалившихся в ту груду случайностей, которую я, за неимением лучшего определения, называю своей жизнью. Однако если на сей раз я буду участвовать и выиграю конкурс, не исключено, что это придаст моему существованию новый импульс, снова вытолкнет меня на торную дорогу. Возможно также, что ко мне вернется чувство собственного достоинства.

Из-за нее я уже один раз прохлопал конкурс. И собственную жизнь. Но я не собираюсь делать этого снова.

Я пойду на репетицию и дам там всем жару. Я буду так хорош, что все ахнут. И я стану «королем королей» Европейского конкурса двойников Элвиса 2004 года. Белинде Макдоннел и Белле Эдвардс придется с этим смириться.

Я опасливо поднимаюсь в свой номер, беру костюм и снова ухожу, не встретившись с Лаурой. Я оставляю в номере билеты на сегодняшнюю генеральную репетицию и записку, в которой пишу, что я скучаю о ней. Что является только частью правды.

Я иду к остановке монорельсового поезда. Запрыгивая в вагон, я вдруг думаю: а на что, собственно, я надеюсь? Я что, действительно верю в то, что победа в конкурсе вернет мне чувство собственного достоинства, в то время как за последние двадцать четыре часа я обнимал двух женщин? Несмотря на мою твердую решимость участвовать в сегодняшней репетиции и завтрашнем конкурсе, я понимаю, что вопрос «петь или не петь» — отнюдь не самый сложный. Возможно, именно поэтому я и решил сосредоточиться на нем.

Лаура

— Лаура, заказать тебе еще выпивки?

— Нет, Фил, спасибо, но лучше не надо. Мне еще рано начинать напиваться.

— А вот тут разве была не водка с томатным соком? — Он указывает на пустой стакан, стоящий на столике рядом со мной.

— Это было лекарство от похмелья.

— Ну да, логично. — Фил снова устраивается в шезлонге. Он явно не готов пить в одиночку, но сегодня я не могу составить ему компанию даже из вежливости.

— И сколько же я вчера выпила? — спрашиваю я Филипа, затем беру тюбик с лосьоном для загара (фактор защиты — пятнадцать), вытряхиваю немного на ладонь и начинаю наносить его на бедра. Я делаю это уже в третий раз за последние полчаса. Совсем голова дырявая.

— Примерно столько же, сколько и я, — улыбается он.

— Значит, самым простым ответом было бы: «Слишком много».

Обычно я могу пить наравне с Филом, и мне не приходится «идти на свидание с белым другом», как говорят у нас в Австралии. Но ведь мне уже тридцать два, а не двадцать два, да еще вчера я слишком увлеклась экспериментированием с коктейлями цвета жидкости для полоскания рта.

Мы с Филипом уже часа два валяемся возле бассейна, рассказывая друг другу байки о различных средствах от похмелья. Он предпочитает плотный завтрак. Я обычно принимаю с утра пару проверенных таблеток. Мы пробуем оба средства — какой недуг, такие средства. В качестве дополнительных мер мы пытаемся опохмелиться, поспать и выхлебываем огромное количество старой доброй минеральной воды. К трем часам я уже чувствую себя практически полнофункциональным человеческим существом. Я откладываю книгу и заявляю об этом Филипу.

— Мне тоже лучше, — подтверждает он. — Но на самом деле это плохо, потому что к вечеру я забуду, насколько плохо я чувствовал себя утром, и захочу повторить наш вчерашний марафон.

— Только без меня. Сегодня я не собираюсь налегать на алкоголь. Хочу завтра на выступлении Стиви выглядеть и ощущать себя на все сто, — улыбаясь, говорю я. Мне нравится роль женщины, поддерживающей своего мужчину в важном начинании. Для меня это нечто новое.

— Как думаешь, он правда может выиграть этот конкурс? — спрашивает Фил.

— Ну конечно, — побуждаемая верностью Стиви, немедленно отвечаю я, затем замолкаю, обдумывая более обоснованный ответ: — Ну, я еще не видела выступлений других конкурсантов, но ведь он чертовски хорош. Ты сам слышал.