И внезапно, не успеваю я подготовиться…

Я ненавижу эту войну, сынок…

(вот она, моя мама…)

Я ненавижу эту войну, сынок, потомушто она угрожает твоему будущему. Бороться со спэклами и так было очень тяжело, а теперь еще в наших рядах намечается раскол: между Дэвидом Прентиссом, главнокомандующим нашей маленькой армии, и Джессикой Элизабет, мэром города. Многие мужчины и женщины, включая Бена и Киллиана, разделяют ее взгляды на то, как нужно вести войну.

— Ты поссорил горожан? — спрашиваю я.

— Не я один.

Боже, как больно мне на это смотреть, Тодд, как больно видеть эти распри, а ведь мы еще даже не успели заключить мир со спэклами! Боюсь, нам никогда не построить здесь настоящий Новый свет, если мы не оставим позади старые разногласия.

Мэр дышит легко и почти не напрягается — с прошлыми разами не сравнить.

(и этот тихий гул…)

(я знаю, он соединяет нас…)

Но зато теперь у нас есть ты, сынок, самый юный житель города, а может, и всего света. Уж ты-то обязательно все исправишь, правда? Ты родился в Новом свете, и тебе не придется повторять наших ошибок. Ты стряхнешь прошлое и, быть может, построишь настоящий рай на этой планете.

У меня внутри все сжимается, потомушто именно этого она желала мне с самых первых страниц.

Пожалуй, на севодня с тебя хватит ответственности. А мне пора идти на тайное собрание, которое устраивает мэр Элизабет.

Знал бы ты, мой красавец, как я боюсь услышать, что она задумала.

И все. На этом дневник заканчивается.

Дальше — пусто.

Больше ни слова.

Я поднимаю глаза на мэра:

— И что задумала мэр Элизабет?

— Напасть на меня и мою армию, Тодд. Атаку мы отразили, попытавшись максимально сократить потери с обеих сторон. Но потом женщины совершили массовое самоубийство, чтобы обречь нас на гибель. Прости, но все случилось именно так.

— Неправда! Моя мама никогда бы так не поступила!

Бен говорил…

Я не смогу тебя переубедить, Тодд. — Мэр скорбно хмурится. — Что бы я ни сказал, это не изменит твоего мнения. И я не отрицаю, что совершал ошибки, возможно, даже роковые ошибки, из-за которых потом все пошло наперекосяк. — Он наклоняется ближе. — Но это в прошлом, Тодд. Сейчас все по-другому.

Глаза у меня до сих пор на мокром месте: я все притставляю, как мама писала свои последние слова.

В страхе перед будущим.

О котором я так и не узнал.

Потомушто ответа здесь нет. В дневнике нет ни слова о том, что случилось на самом деле. Я не узнал о мэре ничего нового.

— Я скверный человек, Тодд, — говорит он. — Но я исправляюсь.

Я поглаживаю пальцами кожаную обложку маминого дневника, ощупываю порез. Я не верю в мэрову версию событий и никогда не поверю, это уж точно.

Но я верю, что он в нее верит.

И возможно, искренне сожалеет.

— Если ты когда-нибудь причинишь вред Виоле, — говорю я, — тебе не жить, и ты это знаешь.

— Потому-то, в числе прочего, я никогда этого не сделаю.

Я сглатываю слюну:

¾ Лекарство в самом деле ее вылечит? Оно спасет ей Жизнь?

— Да, Тодд. — Больше мэр ничего не говорит.

Я поднимаю глаза к небу — над нами висят тучи, но снега пока не было. Очередная морозная и бессонная ночь — ночь перед первым заседанием большого совета.

Ночь перед утром, когда мы начнем строить настоящим Новый свет.

Прямо как писала моя ма.

— Принеси мне повязки с лекарством. Я сам наложу, — говорю я.

Мэр издает едва слышный звук — бутто бы даже в Шуме, — и видно, что он сдерживает улыбку. Искреннюю улыбку, искренние чувства.

— Спасибо, Тодд.

Я долго молчу…

Но в конце концов всетаки говорю:

— Пожалста.

— Господин Президент!

К нам подходит мистер О’Хара и ждет, когда ему дадут слово.

— В чем дело, капитан? — не сводя с меня глаз, спрашивает мэр.

— Тут человек пришел… Весь вечер донимал наших солдат, требовал с вами встречи. Хочет выразить вам почтение и заявить о своей поддержке.

Мэр даже не пытается скрыть досаду:

— Если я стану выслушивать всякого, кто захочет…

— Просил передать, что его зовут Иван Фарроу, — добавляет мистер О’Хара.

Мэр удивленно вскидывает брови.

И тут на его лице появляется совсем другая улыбка.

Иван Фарроу. Человек, который всегда встает на сторону сильных.

— Посмотрите, какая красота, — говорит Симона по внутренней связи, когда корабль медленно поднимается в воздух. Раздается щелчок, и на всех экранах в палате появляется розовое солнце, всходящее над далеким океаном.

Уже через минуту его вновь затягивает тучами.

— Солнце встает, — говорит Брэдли и тянется Шумом к Ли, чтобы показать ему картинку.

— Добрый знак, — замечает тот. — Когда солнце проглядывает утром сквозь тучи.

— Мы летим строить новый мир! — говорит Брэдли, Шум его полон тепла и волнения. — На этот раз — по- настоящему! — Он улыбается, и вся комната наполняется его радостью.

С нами нет только Уилфа: он поскакал на Желуде в город и встретит нас уже там. Госпожа Койл сидит на стуле подле моей кровати. Она пропадала всю ночь — не сомневаюсь, придумывала способ одержать верх в битве с мэром.

А может, пыталась смириться со своим поражением.

Эта мысль, как ни странно, наводит на меня грусть.

— Ты решила насчет лекарства, Виола? — тихо спрашивает меня она.

— Нет. Поговорю сначала с Тоддом. Но знайте, даже если я соглашусь принять лекарство, это не назло вам. Ничего не изменится…

— Изменится, дитя. — Она заглядывает мне в глаза. — Пойми меня правильно. Я уже примирилась с этим. Одно из ключевых умений настоящего лидера — чувствовать, когда пора передать бразды правления другому…

Я пытаюсь сесть.

— Не хочу я принимать никакие бразды…

— Народ тебя любит. Виола. При небольшом умении Это можно превратить в серьезное преимущество.

Я закашливаюсь.

¾ Пока я не очень-то в силах…

— Ты нужна этому миру, дитя. Если ты лицо оппозиции, то оно меня вполне устраивает. Главное, что у оппозиции вообще есть лицо.

— Я просто хочу сделать мир лучше.