господин генерал, – говорил ротмистр и кланялся в который раз.

Уже темнело, а от графини никто за деньгами так и не явился. Волков, хоть и хорошо отобедал, снова стал злиться. И опять послал во дворец Максимилиана, хоть тот и отнекивался от такого дела. Но генерал настоял, на сей раз снабдив его инструкциями, как разыскать графиню. Но его верный знаменосец и в этот раз вернулся ни с чем.

– Что, так и не увидели её? – раздражённо спрашивал барон молодого офицера.

– Видел… Издали. Она, как меня увидала, так ушла сразу, едва поклонилась.

– Ушла? А что же вы не последовали за нею?

– Так она ушла на сторону Его Высочества, туда меня не пустили, – отвечал Максимилиан, кажется, первый раз на памяти барона выказывая своё недовольство.

– Секретаря, его вы видели?

– Видел, так подлец убежал от меня!

– Убежал?

– Так этот трус во дворце все коридоры и чуланы, все комнаты знает, разве ж его там поймаешь?!

Как это было всё нехорошо. Волков хмурился: не хватало ему ещё беготни, скандалов и драк во дворце. Тут нужно было идти искать Брунхильду самому, как бы ему ни не хотелось этого делать. «Чёртова гусыня!»

– Спасибо, Максимилиан, больше о подобном я вас просить не буду.

Глава 40

Что ни говори, как бы он её ни крестил в сердцах именами разных домашних птиц, но графиня фон Мален совсем уж глупой не была, и в следующее утро с первыми колоколами, когда барон ещё не сел завтракать, была у него.

– Уж и к чему это вы, братец, посылаете своего грубого Максимилиана пугать тихих людей? – сразу начала она с упрёков, едва поцеловав «брата» в щёки. – Бегал, как бешеный, с кулаками по дворцу, топал сапожищами, ругался, мечом да шпорами своими звенел. Теперь о том разговоры по двору пошли. Все говорят, что люди ваши грубы и невежливы. Привыкли в походах к вашим варварствам.

– Потому что вы не явились за деньгами, – раздосадованно отвечал барон, – вы ещё вчера должны были уехать!

– Того никак я не могла сделать! – воскликнула Брунхильда. – Мне так быстро и вещей не собрать, да и карета моя не готова.

– Вздор! – воскликнул генерал. – Вы, что, там обоз собираете?! Пара платьев да две пары юбок! Два сундука всего-то. У вас служанки есть, вы же их не сами собираете!

– А кровати, а перины?! А занавески?!

– У вас, что, в поместье перин нету?

– Так там у меня простые, деревенские, я на таких давно не сплю! Я люблю перины тонкого пера. На других я не высыпаюсь. И посуду я не хочу тут оставлять. У меня стекло красное и серебро – разворуют. А мебель?! Мебель у меня дорогая. А гобелены? Тут в два сундука не уложиться никак.

«Перины она любит тонкого пера! Погляди-ка на неё, а в молодости спала на облитых дурным пивом лавках в поганом трактире и высыпалась». Волков ещё больше злился на неё.

– А с каретой вашей что?

– Почем мне знать, что с нею! Сломана, колесо какое-нибудь! Или ещё что! – легкомысленно заявила графиня.

– Я отправлю к вам человека, он посмотрит карету, – произнёс генерал. – И найдёт мастера.

Она машет рукой небрежно:

– Сама управлюсь, я за другим пришла.

Барон открывает шкаф и достаёт оттуда красивый кошелёк, протягивает его Брунхильде.

– Вот, берите. И уезжайте сегодня.

– Братец, спасибо вам, – она деньги, конечно, берет, но разговор на этом кончать не думает. Немного мнётся, не зная, как начать, но потом всё-таки решается. – Только вот этих денег мне не хватит, чтобы уехать.

– Что? Вам не хватит двести талеров на два дня пути?

– Ну… У меня долги всякие, так, по мелочи, ещё кое-что купить надобно из женского. Конюху своему не платила полгода.

– И сколько вам нужно денег?

– Ну хоть пять сотен. Иначе мне никак не уехать. Хоть с конюхом расплачусь. И с прислугой…

Волков даже не хочет спрашивать, сколько она должна конюху и всем остальным слугам; он уверен, что красавица врёт ему, но снова идёт к шкафу и лезет в мешок с серебром, а графиня подходит сзади и заглядывает ему через плечо, видит мешки из казначейства:

– О, вы вечно при серебре. Оно само к вам липнет!

«Липнет? Курица!».

Он ничего ей не говорит, отсчитывает двести монет, прячет их в мешок и протягивает ей:

– Тут ещё двести.

– Ну, раз больше нет, – она берет и эти деньги. И не собирается просить большего: двести так двести. – Спасибо вам, братец; как управлюсь с делами, как починят карету, так сразу уеду.

– Вы мне врёте, – говорит он, но у него уже нет сил ругать красавицу или что-то требовать от неё. – Вы всё ещё рассчитываете попасть на завтрашний бал.

Графиня вдруг стала серьёзна, даже скорее печальна и говорит барону:

– Вы же видели Софию.

Волков кивает: да, видел.

– Видели, как она хороша и как молода.

Барон молчит. А что тут сказать, новая фаворитка принца и вправду молода и прекрасна. Всё, что он нашёлся сказать, была его догадка:

– Так деньги вы, видно, на новое платье для бала берёте?

Она же словно его не слышит.

– Уеду, так он меня совсем позабудет. Совсем.

Такой расклад и Волкову бы не нравился. Ему было бы лучше, если бы Брунхильда снова при дворе была в силах.

– Ничего, Агнес вам поможет, – говорит он, намекая на пахучее зелье своей «племянницы» из Ланна.

– Пойду, братец, – произносит красавица печально и идёт к двери.

Но он обгоняет её, в двери поворачивает ключ, чтобы, не дай Бог, кто не вошёл и обхватывает её за талию.

Однако графиня начинает вырываться.

– Прошу вас, братец, оставьте.

Он не выпускает её, хочет вести к кровати, тянет за руки, но на сей красавица противится и упирается и роняет один из кошелей с деньгами на пол.

– Ах, оставьте, не до того мне сейчас.

Тогда он отпускает её; она подняла деньги и, поцеловав барона в щёку, вышла из его покоев.

Не успел он сесть завтракать, как пришёл Хенрик и доложил ему, что два офицера, которых он не знает, просятся к нему.

– Что за офицеры? – поначалу не понял генерал.

– Шарфы в цветах принца. Один из них кавалерист.

– А ну-ка зовите их, – он, кажется, догадывался, что это за офицеры, и, конечно же, не ошибся.

– Ротмистр Юнгер, – браво представился первый из офицеров. По нему было видно сразу, что кавалерист. И не только по сияющей кирасе, крагам, кавалерийскому шлему и тяжёлым сапогам-ботфортам. Офицерский шарф он носил