Последний предлагал воспользоваться замешательством царя, напасть на него и захватить его в плен[831]. Но Радзивилл не последовал совету Кмиты. Он повернул к Холму, как этого требовала инструкция, данная экспедиции Баторием. По пути экспедиция сожгла деревни Оковцы и Селижарово[832], обратила в бегство московский отряд, шедший из Торопца, и разбила наголову другой у какой-то Павловой горы[833]. У истоков Волги и Двины Радзивилл отдыхал несколько дней, чтоб произвести возможно лучше рекогносцировку местности[834]. После этого он отправился к Дубну[835], где нанес поражение торопецким стрельцам. Опустошив окрестности Торопца, он двинулся к Холму, а отсюда по берегу Ловати к Старой Руссе. Под этот город Радзивилл отправил отряд в 400 всадников, которые разбили московское войско (численностью в 1500 человек), находившееся под начальством князя Оболенского, и самого воеводу захватили в плен[836]). Из-под Старой Руссы литовский вождь повернул к Порхову[837] и отсюда прибыл под Псков, где его торжественно встретили Литовцы, с его отцом, виленским воеводой, во главе[838].

Экспедиция Радзивилла была простым набегом, который на ход целой кампании 1581 года оказал ничтожное влияние.

С прибытием троцкого каштеляна положение Баториевой армии улучшилось в том только смысле, что тяжесть сторожевой службы сделалась нисколько легче, ибо повинность эту исполняли теперь и прибывшие воины. Но вообще Баториева армия находилась в пренеприятном положении. Что было делать? По этому поводу происходили частые совещания. Замойский убеждал переждать, выбрать из двух зол меньшее, претерпеть лучше холод и голод, чем отступить с позором. Литовцы настаивали на своем желании возвратиться домой; они назначили даже срок в 18 дней, по истечении которых собирались удалиться из лагеря. По мнению Замойского, подобное решение представлялось безрассудным, ибо оно могло ободрить врага. А между тем есть надежда, что осажденные через месяц, через два начнут страдать от голода; тогда им придется удалить чернь из города, останутся только воины, а их в Пскове немного, и дело осады пойдет легче. Морозов нечего так уж сильно опасаться. Теперь по замерзшим болотам, рекам и озерам фуражиры могут туда отправляться за продовольствием, куда раньше они не были в состоянии достигнуть; поэтому съестные припасы и одежда будут, тем более что король послал в Ригу и Вильну требование к купцам, чтобы они привезли сукно и тулупы.

Баторий говорил в таком же духе. Он засел здесь под Псковом не для того, чтобы погубить свою армию, от сохранения которой зависит его собственная честь и достоинство; уничтожить войско – значит вонзить нож в свое собственное сердце. Необходимо переждать… Стоит занять нам новгородскую дорогу, – говорил король, – и осажденный город очутится в критическом положении, ибо он из Новгорода получает продовольствие и подкрепления. Стоит взять нам Порхов и Печерский монастырь, и войско наше будет иметь всего в изобилии, ибо за Порховом, около Старой Руссы, многолюдные и богатые селения.

Несмотря на эти доводы, Литовцы твердили одно и то же, что они не в состоянии долго оставаться, и прибавляли, что чем дальше, тем положение королевской армии будет хуже, а условия для неприятеля будут становиться лучше, ибо с наступлением зимы он будет получать новые вооруженные силы, которые летом с трудом могли являться. Литовские сенаторы советовали отложить ведение войны на будущее лето, когда лучше всего воевать с Москвитянами. Поляки заявляли, что они готовы оставаться до тех пор, пока только будет существовать возможность. Король просил не определять срока для снятия осады, а устроить новое совещание, когда явится надобность[839]. При помощи убеждения и примера королю и его гетману удавалось поддерживать мужество в войске. Замойский не раз лично бывал у самых траншей, в сфере неприятельского огня, подвергая свою жизнь опасности[840]. Кроме того, Баторий и Замойский прибегнули к одному еще средству, чтобы поддерживать бодрое настроение в армии. Пущен был слух о том, что будет устроен новый приступ, а для большей убедительности стали делать соответственные приготовления. 27-го октября возведена была за рекой Великой на два орудия батарея, с которой начали громить городские стены. Уже на следующий день было сделано отверстие, но слишком узкое; кроме того, оказалось, что у неприятеля за каменной стеной находилась еще деревянная, шириною в сажень, отчего задача устроить пролом делалась еще труднее. Тем не менее Венгры работали над устройством пролома весьма энергично. Осажденные, по обыкновению, доблестно отражали врага, осыпая его пулями, каменьями и обливая кипятком. Превосходство было на стороне осажденных: на один выстрел неприятельский они отвечали десятью. У осаждающих мало было и пороху, и пуль, вследствие чего приходилось стрелять изредка.