или… закричал! Или что-то еще! Я бы услышал!

– Но ведь не услышал же? – Гевин поднял бутылку и снова глотнул. На этот раз медленнее и с расстановкой, потому что снова обрел уверенность в себе. – Она схватила его, прежде чем тот успел рот раскрыть. Ты думаешь, наркоманка не справилась бы с четырехлетним ребенком? Она оттащила его подальше, хорошенько ему врезала и сразу вывезла из парка. Неподалеку ждала припаркованная машина, и даже если бы он и поднял шум, то кто бы обратил внимание на измученную мамашу с ревущим ребенком?

– Нет! – В сердце Ионы словно вонзили нож. – В трубе лежала его кроссовка…

– Ее туда подложили, мать твою. Уже потом сдвинули решетку и сбросили вниз, чтобы все выглядело так, будто он мог заползти в трубу.

Нет, нет, нет…

– Врешь! Откуда ты об этом знаешь?

– Потому что эти гады уже меня шантажировали. За несколько дней до похищения я получил анонимное электронное письмо с видео, на котором я трахаю снятую в баре девку. Оказалось, что это подстава. Девка работала на них, находилась здесь нелегально и к тому же была малолеткой. Меня поставили перед выбором. Или мне станут платить по пятьсот в неделю за инфу, или скинут ссылку Мари, моему начальству и в газеты. Добавили, что решить я должен до конца недели.

Гевин умолк, чтобы сделать очередной глоток. Потом опустил бутылку и покачал головой.

– Клянусь, я до сих пор не знаю, что такого натворил, но выяснить мне случая не представилось. Я еще мучился в поисках ответа, когда пропал Тео. Я понятия не имел, замешаны ли они в том деле, но на следующее утро получил еще одно письмо. Там говорилось, что они сдвинули крайний срок и дают мне на решение всего час. А к письму приложили фотографию Тео.

В каюте словно совсем не осталось воздуха.

– Ты все знал? – с трудом выдавил из себя Иона. – Тебе прислали доказательство, а ты, блин, так ничего и не сказал?

– А как я мог? Что бы, по-твоему, они со мной сделали, если бы я что-то вякнул? Или с моей семьей?

Иона попытался броситься на Гевина, он закричал и стал рвать и дергать стягивавшие запястья и лодыжки жгуты. Гевин неторопливо встал и треснул его дубинкой по колену. Что-то хрустнуло, и от полыхнувшей раскаленно-белым боли у Ионы перехватило дыхание.

– Уймешься или еще добавить? – спросил Гевин, нависая над ним.

Иона, зажмурившись, втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Но поднявшаяся внутри него волна ярости не дала бы ему говорить, даже если бы он и мог. Через несколько секунд Гевин вернулся к стульчику и сел.

– Я пытался сделать все, чтобы его не убили, – произнес он таким тоном, словно никого не бил. – Пытался, да еще как. Если бы я считал, что слова помогут его вернуть, я бы сразу же тебе сказал, но что бы было толку? Они не выслали того, что можно отследить, а вякни я, они наверняка бы прикончили Тео. Господи, думаешь, мне не хотелось его спасти? И я сделал единственное, что смог. Сказал, что сделаю все, что они хотят, если Тео отпустят.

Пусть новости было десять лет, пусть Иона знал, чем все закончилось, но, услышав ее, он по-прежнему понял, что наперекор всему надеется, что его сын каким-то образом уцелел.

Отчего ему становилось еще горше.

– Однако не отпустили, – сказал он.

– Нет. – Гевин отвел глаза. – Потом подослали ко мне женщину, этакую невинную овечку. Ко мне домой. В присутствии Мари и Дилана, так что я сделал вид, что это по работе. Она сказала, что пришла как «посланница», все очень напыщенно и вежливо. Извинилась. Рассказала, что случившееся в парке не было санкционировано, что виновных накажут. Но изменить уже ничего нельзя.

У Ионы перехватило дух.

– Что значит – «изменить ничего нельзя»?

– А ты как думаешь? – Гевин беспомощно пожал плечами, словно извиняясь. – Если бы я мог что-то еще сделать, то…

– Что они сделали с моим сыном? – Слезы застили Ионе глаза, он почти ослеп. – Убили?

– Точно мне так и не сказали…

– Они его убили?

– Конечно, блин, убили! – гаркнул Гевин, с громким чмоканьем треснув по подлокотнику дубинкой. – Это же четырехлетний ребенок, что же еще они сделали? Эти гниды продавали людей гуртом, как скот. Думаешь, они стали бы церемониться с какими-то там мальчишкой?

Иона почувствовал, как зашлось сердце, словно вот-вот остановится. Он-то думал, что подготовился. Он-то считал, что давным-давно смирился с гибелью Тео. Но все оказалось не так. Физические страдания – ничто по сравнению с болью недавней потери. Он сидел неподвижно, оглушенный услышанным.

– Они не сказали как, а я не спрашивал. Но они и не собирались отпускать Тео после того, как эта тупая сучка его похитила. Я бы избавился от многих страданий, если бы раньше это понял. – Гевин снова отхлебнул, потом поднял бутылку, словно готовясь произнести тост. – Теперь доволен? Ты хотел получить ответы, и ты их получил.

Раньше Иона думал, что ненавидит Оуэна Стокса, но эта ненависть показалась ничем по сравнению с чувством, которое он испытывал, глядя на сидящего перед ним совершенно чужого человека. Он с удвоенной силой снова начал растягивать жгут за своей спиной.

– Десять лет, – проговорил он трясущимся от горя голосом. – Десять лет ты знал, что произошло, и ничего не говорил.

– Думаешь, мне это нравилось? Жить с таким камнем на сердце? Господи, зачем, по-твоему, я трахал Крисси? Мне хотелось, чтобы ты об этом узнал, потому что тогда, по крайней мере, я перестал бы притворяться!

– Гребаный ты трус!

– Ой, начинается! Потому что я во всем виноват! – свирепо осклабился Гевин. – Хотел знать, зачем я тебя в это втянул? Так вот затем! Не только твоя жизнь пошла под откос! Думаешь, сидели бы мы сейчас на этом вшивом катере, если бы ты не заснул и не дал шлюшке-наркоше скрыться с твоим сыном? Из-за тебя эти гниды вертели мной, как хотели! Говорили «служи», и я служил!

Иону начала охватывать холодная ярость.

– Тебе за это хорошо платили.

– Ой, да отвали ты! Из того, что лежало в квартире, я каждый пенни отработал! Каждый гребаный пенни! Господи, что только не приходилось делать… А ты даже там напрочь все изгадил. Семьсот пятьдесят тысяч тю-тю, потому что ты сунул туда свой вонючий нос! А теперь гляди. – Гевин с усмешкой пнул стоящую на полу сумку от лэптопа. – Вонючие сто тысяч. И надолго мне их хватит?

Иону охватило сверхъестественное спокойствие. Боль из рассеченных запястий отошла на задний план,