быть, вы договоритесь, чтобы какой-нибудь соседский мальчик сносил вниз велосипед. Я хочу, чтобы вы поняли: у Мильтона не настоящая астма, а симптомы удушья проявляются, чтобы привлекать ваше внимание и пугать вас. Когда он болел, вы, наверное, сильно с ним нянчились и баловали?

МАТЬ. Разумеется, я должна была о нем хорошо заботиться, он очень сильно болел.

Д-Р АДЛЕР. А теперь он пытается воспроизвести то внимание, напоминая, как он был болен в прошлом. Если вы не станете остро реагировать на приступы удушья, они, скорее всего, прекратятся. Кроме того, желательно, чтобы Мильтон спал один. Он слишком взрослый, чтобы спать с вами, и вырастет совершенно нормальным мальчиком, если сейчас вы научите его самостоятельности. Он должен узнать, что вы любите старших дочек ничуть не больше, чем его; продемонстрируйте свою уверенность в том, что он станет полезным и ценным гражданином.

МАТЬ. Доктор, а с умственным развитием у него все в порядке?

Д-Р АДЛЕР. Насколько я вижу из анамнеза, который подготовил ваш доктор, в мальчике нет ни капли монгольского идиотизма. Мильтон очень умен и сообразителен, его беда лишь в том, что он хочет остаться ребенком. Покажите ему, что лучше быть взрослым, а если возникнут трудности, поможет ваш врач. Если вы будете следовать нашим рекомендациям, уверен, ваш сын пойдет вперед гигантскими шагами. А теперь давайте познакомимся с мальчиком.

Ребенок входит в комнату. Он немного озадачен из-за присутствия студентов, замечает мать и подбегает к ней. Он не отходит от нее и не позволяет доктору Адлеру провести медицинский осмотр.

Когда доктор Адлер задает ему вопрос, Мильтон поднимает глаза на мать и говорит: «Ты скажи». Он не хочет смотреть на доктора и прячет лицо в маминой юбке. Никакие уговоры не заставляют его общаться с доктором Адлером. Мать с сыном отпускают.

Д-Р АДЛЕР. Я всегда учу своих студентов не слушать, что говорят пациенты, а наблюдать за их действиями. Видите, этот мальчик не сказал ни «Здравствуйте», ни «До свидания». Он не пошел со мной ни на какой контакт, хотя я с ним очень мило говорил. Такое положение дел не должно обескураживать. Во второй раз все прошло бы легче. Очевидно, врач этого ребенка понял, как завоевать дружбу Мильтона, ведь ему удалось описать многие его реакции. Если у кого-то из вас и были какие-либо сомнения относительно привязанности этого ребенка к матери, действия мальчика должны были их развеять. Если бы мы даже подвесили мать к люстре, мальчик нашел бы способ быть с ней рядом. Она его единственная опора. Он не только умыться и одеться без нее не способен, он не может и на вопрос ответить.

Что касается его так называемой астмы, то это проявление все той же привязанности к матери, выраженная на языке респираторного тракта. Я назвал это явление языком организма, когда индивид выражает свое поведение не посредством слов, а посредством неправильной работы какого-либо органа или системы органов. Есть много лекарств, которые излечивают симптомы астмы, но они не лечат пациента. А чтобы излечить этого мальчика, нужно повысить его самооценку.

Многие студенты подвергали сомнению мое частое утверждение о том, что жизненная модель человека устанавливается к пяти годам. Этот случай прекрасно демонстрирует, насколько законченной она может быть уже в пятилетнем возрасте. Мильтон исключает из своего общества всех, кем не в состоянии управлять. Вполне возможно, что в школе его опекают, и в результате признаки проблемного поведения в первые годы пребывания там не проявятся. Но я почти уверен, что он станет проблемным чуть позже, в том, что будет касаться его социальных и, быть может, сексуальных контактов.

СТУДЕНТ. Почему мальчик заплакал, когда вы пытались оторвать его от матери?

Д-Р АДЛЕР. Можно себе представить, что плющ, давно увивающий поддерживающую его решетку, боится, что его оттуда снимут. Плач Мильтона – лишь еще одно выражение его желания властвовать. Не следует верить, что Мильтон действительно так любит мать. Она ему интересна, как паразиту интересен его носитель. С той лишь разницей, что, когда хозяин не устраивает паразита-человека, паразит его наказывает. Хотя многие считают слезы признаком слабости, в данном случае они, несомненно, являются признаком силы. Мильтон не смотрит, не слушает и не разговаривает ни с кем, кроме матери, и в этой абсолютной привязанности заложено начало невроза. Все его поведение, похоже, говорит: «От меня нельзя ничего требовать. Я – больной мальчик». Этот ребенок может быть потенциальным самоубийцей или преступником. Если чуть позже в жизни он столкнется с очень серьезными проблемами, требующими самостоятельности и силы, которыми он не обладает, он может совершить самоубийство. Или, наоборот, может направить свое отсутствие интереса ко всем людям, кроме матери, против общества в форме преступного деяния. Я часто отмечал, что грабители и другие преступники писали в тюрьме стихи, и в них перекладывали вину за преступление на своих матерей, винили в собственных преступных деяниях алкоголь, морфий или несчастную любовь. В таком случае им не приходится доказывать, что просто смелости не хватает.

СТУДЕНТ. Какой нужен подход к ребенку, который не хочет с вами говорить, не хочет на вас смотреть?

Д-Р АДЛЕР. Невозможно описать все те хитрости, которые индивидуальная психология собрала в своем репертуаре терапевтических приемов. Во-первых, с ребенком в самом начале говорить совсем не обязательно. Если о мальчике известно достаточно, чтобы научить правильному поведению его мать, на ребенка можно повлиять, даже если он не готов сотрудничать. С другой стороны, довольно легко возбудить любопытство этого ребенка, если не обращать на него внимания. Он хочет всегда быть в центре внимания. Если бы я, например, возился с большой книжкой с картинками или с какой-нибудь механической игрушкой и совершенно его не замечал, он вскоре не смог бы противиться своему интересу.

Примечание редактора

Впоследствии лечение продолжилось в клинике редактора. Хотя было трудно заручиться разумным сотрудничеством матери, в конце концов ее уговорили дать ребенку больше свободы и самостоятельности. Ей предписали выходить из комнаты всякий раз, когда у ребенка случался приступ астмы, поскольку она была совершенно неспособна объективно воспринимать его одышку. В течение двух недель астма полностью исчезла, но Мильтон не терял надежды взять контроль над своим окружением. Осознав, что мать больше не интересуют его астматические приступы, он развил неконтролируемый кашель, который мать тут же снова неправильно истолковала. Мальчик победил по очкам, ведь если раньше у него было пять или шесть приступов астмы в день, то кашлял он теперь постоянно. Мильтона положили в больницу, а медсестре строго наказали не обращать внимания на кашель. Утром