— Твоя милость, не лишай нас жизни! Мы будем служить тебе верой и правдой до смертного нашего часа! — взмолился Костаке Чоголя.

— Мы не враги тебе! — простонал и Мирон. — Освободи нас и мы за шиворот притащим к тебе иуду-логофета.

Только сердар Штефан стоял, опустив глаза. Воевода бросил на него ледяной взкляд.

— А ты, сердар, почему не просишь у меня прощения?

— Потому как смерть приму за ослушание. Завещал мне перед смертью отец не пристраиваться при господарских дворах, потому как оттуда идет наша погибель...

— Плохо сделал, что не послушался его, — сказал воевода с укором. — Плохо сделал!

Перед ним остановилась карета, и слуга распахнул дверцу и выбросил ступеньки. Господарь поднялся в рыдван и сделал знак кучеру трогать. Как только дверца затворилась, палач с силой натянул веревки.

В то время как господарский рыдван покидал город, по другой дороге плелся седовласый монах в сутане из домотканого сукна. Он был бос, голова непокрыта, его старческая рука опиралась на посох. В переброшенной через плечо суме лежало несколько книг и краюха хлеба. То был Варлаам, митрополит Земли Молдавской, направлявшийся в монастырь Секул замаливать грехи свои.

33

«От своего пса не убережешься».

Молдавская поговорка

Время уже перевалило за полночь. Стояла такая тишина, что слышно было, как бьются о берег днестровские воды. Изредка на стенах крепости перекликались часовые:

— Слу-у-у-у-шай!

— Сл-ы-ы-шу!

Трое всадников, остановившихся на краю рва, что окружал Хотинскую крепость, протрубили в рог.

— Эй, кто это там? — крикнул часовой.

— Мы, великий постельничий, и два капитана! У нас приказание к пыркэлабу Хыждеу. Господарское приказание!

Вскоре заскрипели блоки и тяжелый подъемный мост медленно опустился. Копыта коней приезжих всадников застучали по дощатому настилу, со скрипом поднялись решетчатые ворота, пропуская их под свод крепостной стены, освещенной пылающим факелом. У внутренних ворот приезжих встретил начальник караула.

— Жупына постельника прошу идти со мной. Капитаны да соблаговолят пройти в караульное помещение.

Пыркэлаб, костлявый, впалогрудый человечек, с худым лицом, на котором росла реденькая бороденка, с просвечивающейся сквозь редкие волосы сероватой лысиной, заспанными глазами смотрел на позднего гостя.

— Уж извини меня, твоя честь, что не принимаю, как полагается. Однако же не ведал ничего о твоем прибытии.

Хадымбу снял с головы куку и перекрестился на образа. Затем рухнул от усталости в кресло и молвил:

— Рад видеть тебя в добром здравии, пыркэлаб! Уж постарайся, чтобы твои слуги позаботились о смене коней, поелику на рассвете мы отправимся дальше.

— Словно ты, твоя честь, не находишься в крепости, — сказал чуть обиженным тоном пыркэлаб. — Ион! — крикнул он.

В дверях появился взлохмаченный парень с измятым от сна лицом.

— Принеси вина и закусить!

— Сию минуту!

Пыркэлаб уселся за стол и вперил глаза-буравчики в лицо гостя.

— Ну что там слышно в стольном граде? — завел разговор пыркэлаб, костлявыми пальцами приглаживая свои волосы. — Известно мне, что беда.

— Беда, пыркэлаб! — вздохнул постельничий. — Да еще какая беда!

Взяли нас в оборот и Ракоци, и Матей.

— А Лупу — где?

— Направляется в Сороки. Ждет помощи от гетмана Хмельницкого, чтоб вновь вернуться на престол.

— Говорят, дело рук логофета Штефана вся эта заваруха. Хочет, мол, провозгласить себя господарем.

— Ежели б не домогался престола, думаю, не стал бы он приводить в страну чужеземные войска.

— Стало быть, мы сейчас при двух господарях.

— Господарей, слава небесам, хватает, а страна наша — где? Шастают чужаки и грабят вотчины. Кто только не становится сегодня хозяином в Молдове!

Слуга положил закуски на стол и бесшумно вышел.

— Куда же, твоя честь, путь держит? — спросил пыркэлаб, глядя в кружку, на дне которой искрилось вино.

— К Хмельницкому, за войском.

Пыркэлаб поднял кружку и промолвил:

— Защити нас, господи, от опасности войны!

Мужчины выпили и закусили буженинкой и бурдючным сыром.

— Я вот что тебе скажу, — вновь завел разговор пыркэлаб. — Лихо бывает тому, кто меж двух козлов очутился. Когда начнут козлы бодаться, все шишки и синяки достанутся тому, кто посредине. Я-то почему говорю все обиняками?

Постельничий на мгновение поднял голову и вопросительно поглядел на пыркэлаба.

— Дабы и мы не остались с синяками и шишками!

— Может, пронесет? — сказал с полным ртом постельничий. — Доброе вино у тебя, хозяин!

— Ежели доброе, то выпьем, кто знает, что нас ждет?

Выпили они еще несколько кувшинов, после чего пыркэлаб упер подбородок в ладони и, угрюмо посмотрев на гостя, сказал:

— Не советую тебе, твоя честь, ехать к гетману. Будь я на твоем месте, сидел бы тихонечко в деревне, пока все не прояснится. Разве не заплатили головой и братья Чоголя, и сердар Штефан, человек без пятнышка на совести, за то, что не в свои дела полезли? Вот и рассуди: к чему может привести путешествие, в которое ты пустился?..

Постельничий недоуменно хлопал глазами.

— Предположим, придет Хмель с войском и прогонит Кемени и Диику и вновь возведет Лупу на престол. Думаешь, надолго это княжение? Или, полагаешь, у турок куриная слепота и они не увидят, как в подчиненный им край войдут казацкие войска, которых боятся больше, чем черт ладана?

Постельничий осушил кружку и пребывал в раздумьи.

— Спросит султан Ибрагим: кто позвал казаков? И тогда мы увидим, где окажется голова воеводы Лупу.

Постельничий Стамате Хадымбу налил себе в кружку еще вина и выпил его единым духом.

— И еще одно скажу тебе, — продолжал хмурый пыркэлаб. — Не по душе мне Лупу.

— Тебе приказано хорошо подготовить крепость, — сказал постельничий.

— Крепость, как ты сам видишь, подготовлена. И стены поправлены, и ворота заново сделаны, и мост такожде. А на какие шиши? Вот весь вопрос! Два года подряд ездил я во дворец и говорил воеводе: твоя милость, рушатся стены, вываливаются из петель ворота... Отпусти из казны денег на починку,