Олег Иванович, порадовавшись, что собеседник оставил опасную тему – о визите в Баку, – переключился на разговор о бендер-аббасском маяке, не заметив, как сузились глаза лейтенанта…

Яша уже второй час околачивался во дворе дома Овчинниковых, дожидаясь своего нанимателя. После болезни Николки – когда молодой человек исправно бегал за лекарствами в аптеку и мотался за доктором – Фомич зачислил его в «свои» и теперь охотно беседовал с юношей на разнообразные темы, чего никогда бы не удостоился ни один из обитавших под крышей дома «скубентов».

Достойный блюститель двора был уже в курсе о мечте Яши – стать полицейским сыщиком. Дворник скептически относился к этим планам юноши «иудейской веры», но тем не менее охотно делился с ним последними криминальными новостями, которые исправно получал от квартального надзирателя:

– Ну вот, поначалу-то подумали, мертвый, положили в часовню, где два тела опившихся лежали, а он возьми да и заговори! Сейчас его – в приемный покой, отходили, а утром он уж и ходил своими ногами. Оказалось – богатый немец, брательник его еще на Кузнецком магазин держит. Натурально, энтого брательника и вызвали, он приехал в карете и увез страдальца.

Яша кивал, внимательно слушая Фомича. Молодой человек прекрасно знал, каким бесценным кладезем сведений являются московские дворники, а потому старался, как и полагается сыщику, поддерживать с ними самые теплые отношения. Фомич же, найдя в Яше внимательного и понимающего слушателя, разливался соловьем:

– Так, значить, оно и вышло – загулял немчик, попал в притон, девки затащили, а там опоили его «малинкой», обобрали да и завезли в пролетке – вот к нам, сюда. Тут и бросили. Эдак-то часто бывает, тока обычно так далеко не возют. Зачем? А дело-то и прекратили. Пользы от него никому нет – все по-старому будет, одни хлопоты. Хорошо, что еще жив остался, вовремя признак жизни подал! Ты куды, Яков? А вот еще третьего дня Осип Макарыч рассказывали…

Яша, не слушая словоохотливого Фомича, вскочил. По двору шли Олег Иванович и знакомый уже молодому человеку лейтенант. Вид у Олега Ивановича был весьма встревоженным; Яков издали уловил обрывки их беседы:

– Так вы, лейтенант, смеете утверждать, что я…

– Давайте обойдемся без излишних и неприятных нам обоим подробностей, дорогой Олег Иванович, – досадливо поморщился моряк, – тем более что вы отлично знаете: я кругом прав. Никакого нового маяка в Бендер-Аббасе в помине нет, и это известно всякому, кто хоть раз бывал в тамошнем порту, пусть и пассажиром. Поскольку старую Маячную башню, еще португальской постройки, показывают любому приезжему как местную достопримечательность. И не вынуждайте меня повторять вещи, очевидные нам обоим, – ни в каком Баку вы не были и, следовательно, не через какую Персию не проезжали. Так что извольте уж объясниться, душа моя… Понимаю, в клубе у Корфа вам это было несколько… не с руки. Что ж, как вы и настаивали, мы приехали сюда, но не хотите же вы продолжать разговор во дворе? – И моряк выразительно глянул на замершего Яшу и нерешительно топчущегося у него за спиной Фомича.

Олег Иванович с досадой пожал плечами:

– Ну что ж, если вы так настаиваете – прошу! – и указал на подъезд. Лейтенант, кивнув, направился к двери, но Олег Иванович неожиданно придержал гостя:

– Впрочем, постойте. Давайте-ка я сначала кое-что вам покажу, так вам будет проще понять мои объяснения…

Яша на миг только обернулся, чтобы взглянуть, нет ли во дворе еще кого, а когда повернулся, обоих господ уже не было. Совсем – будто корова языком слизала! А между тем деться им было решительно некуда – до лестницы, ведущей в квартиру Семеновых, было еще шагов десять, а возле подворотни ошивался Фомич – и гостям никак бы не удалось миновать его, вздумай они незаметно покинуть двор.

– Куда же они делись, а, барин? – Фомич озадаченно глядел на своего собеседника. – Только вот были – и нате вам, нету!

– Да никуда! В квартиру зашли, а вы бы, Евсей Фомич, глаза протерли – пылью небось запорошило, – нашелся Яков. – Ну я пойду, господину Семенову, наверное, не до меня теперь, гости у них… – И с этими словами Яша выскочил на улицу.

Олег Иванович не знал, что делать. Объяснение с Никоновым закончилось катастрофой. Нет – КАТАСТРОФОЙ. Мужчина проклинал себя за то, что поддался внезапной мысли – увести настырного лейтенанта на ту сторону, в двадцать первый век, и уже там, пользуясь растерянностью оппонента, ставить свои условия. И ладно бы имелся в этом какой-то смысл – так нет! Ничего – только попытка вывести моряка из равновесия и надавить на него, пока он чувствует себя не в своей тарелке. А что из этого вышло…

Олег Иванович со стыдом признавал – он просто недооценил того стального стержня, что скрывался в характере ироничного, такого мягкого с виду лейтенанта. Наверное, подвело сходство с булгаковскими героями «Дней Турбиных», которых, несмотря на форму и маузеры, он привык все же воспринимать как обычных русских интеллигентов. Нет чтобы вспомнить, как эти лощеные офицеры в голой степи, в лютый мороз, одними штыками разгоняли красные отряды, впятеро их превосходящие и при артиллерии… да и этот вот моряк – хоть и похож на питерского студента-философа, а успел уже дважды обежать вокруг шарика на корабле, лишь условно именуемом паровым…

В общем, по себе судил, чего уж там. Уверовал, что, оказавшись в чужом времени, в немыслимой обстановке, контрагент перепугается настолько, что сразу лапки вверх и «чего изволите». Нет, господа хорошие, как бы не так!

Да и сама идея вот так, сразу, огорошить лейтенанта, раздавив его чуждой обстановкой, по здравом размышлении отдавала даже не безрассудством – глупостью и непорядочностью. Надо было выбрать совсем – СОВСЕМ! – иной способ объясниться, попытаться по-хорошему договориться с моряком – человеком, несомненно, умнейшим и, в общем, вполне симпатичным. А вместо этого – идиотская попытка вот так, с ходу, сломать собеседника через колено! Он проклинал свою глупость – даже не глупость, а чисто интеллигентское неумение быстро принимать решения, что и привело в итоге к такому вот идиотскому финалу! И ладно бы задуманное удалось – так ведь нет…

Нельзя сказать, что Никонов, выйдя на той стороне портала, остался невозмутим и спокоен. Но ничего, напоминающего панику, и в помине не было. А ведь он, как и Николка во время первого своего визита в будущее, оказался на тротуаре улицы Казакова в самый разгар дня, так что паниковать было с чего. И тем не менее Никонов сразу же взял себя в руки. Оглядевшись по сторонам и невольно попятившись от рявкнувшего гудком мусоровоза, лейтенант повернулся к Олегу Ивановичу и, заложив за спину руки в ослепительно-белых перчатках, холодно поинтересовался: «Ну и что все это значит, милостивый государь?»

Куда делась давешняя доброжелательность и мягкая ирония! Перед Семеновым стоял один из тех, кто до последнего стрелял из пушек с уходящего в пучину броненосца или поднимал матросов в штыковые при Ляояне и Порт-Артуре. И Олег Иванович растерялся – и настолько, что выбрал, наверное, самую неудачную из всех возможных линий поведения.