Напившись, мужчина спрятал пустую упаковку на место и пару минут стоял, молча опираясь на посох. Надо идти… Но куда идти, с чего он решил, что выбрал верное направление, у него нет ни единого ориентира. И когда эта мысль стрелой пронзила уставшее сознание, Гордас начал кричать. Только голос едва-едва слушался, срывался на хриплый вой, захлебывался кашлем. Страшно… Холодно… Отвратительно само понимание того, как ничтожна его жизнь посреди этого равнодушного болота, издревле существующего по своим законам.

— Мариона! Где ты? Есть ли тебе до меня дело? Зачем все это… Зачем…

Запрокинув голову к подернутому дымчатой завесой небу, Гордас даже глухо расхохотался от своей безысходности. И тотчас ощутил на своем плече тяжелое прикосновение.

— Я… здессь… Ты звал меня мальчик? Тебе стало страшшно? А каково же теперь…

Скосив глаза в сторону, Гордас обомлел от ужаса — по его плечу к руке сползал плотный бурый отросток, скользкий от болотного ила. Это был хвост мерзкой твари, медленно выбиравшейся из трясины. Но Гордаса поразило даже не само появление чудовища, не огромный его размер и форма то ли ящерицы, то ли змеи… Душа леденела от того, что длинная шея неведомого существа была увенчана прекрасной женской головой в обрамлении пышных ярко-желтых волос.

Тряхнув огненной гривой, болотная тварь подползла ближе, и Гордас в мельчайших деталях смог разглядеть это белое выразительное лицо с тонкими губами, между которых порхала узкая раздвоенная на конце лента змеиного языка.

— Я хорошша… Ведь, я тебе нравлюсь, мальчик?

— Кто ты?

— Та, к которой воззвало твое страждущее сердце.

— Мариона… Чего ты хочешь?

— Я голодна. Накорми меня.

Обескураженный ответом, потрясенный зрелищем мерзкой гадины с человеческими глазами, Гордас сделал неловкий шаг в сторону от верного посоха и провалился по пояс в трясину. Тварь зловеще расхохоталась и, распластавшись на брюхе, с чарующей улыбкой на багрово-красных губах разглядывала мужчину, барахтающегося в вязкой грязи. И все же Гордас сдавленно выкрикнул в ее белое, холеное лицо:

— Хочешь сожрать меня?! Ну, давай, только осторожно — не подавись.

Но Гордас замер и опустил веки, когда длинный тонкий язык коснулся его щеки, а ноздри ощутили мятный свежий запах дыхания монстра.

— Ты так наивен и глуп, мальчик. Боги вечно голодны, боги ненасытны, но им ни к чему твоя жалкая плоть. Нам нужен твой страх и твое отчаяние, твоя похоть и твой гнев. Накорми же меня и, может быть, я тебя отпущу.

— Ненавижу!

— Мало… Слишком бедно и мало… Э, да ты едва дышишь, едва можешь что-либо чувствовать… В тебе не осталось даже такого изысканного лакомства как благоговейный ужас. Ничего, я тебе сейчас помогу!

Мужчина едва успел закрыться руками, как острый гребень хвоста вспорол рукав предплечья, почти задев кожу. И все равно мужчина осмелился выругаться, вскинув подбородок, заросший густой щетиной.

— Будешь глумиться над застрявшим в болоте? Боги предпочитают подобную подлость? Дай мне выбраться на сухое место и сразимся, если тебе так угодно поиграть. Я не хочу умирать запертым в твою клетку, дай же мне шанс!

— Слишком скучно.

Нежный женский голос настолько контрастировал с обликом мерзкого существа, что Гордас не мог заставить себя слишком долго смотреть прямо в эти удлиненные большие глаза с угольно-черными ресницами, пушистыми как опахало. Растопыренные пальцы огромной ящерицы заканчивались приплюснутыми подушечками, а тяжелая туша даже не проваливалась в утробно хлюпающие недра болота. Да, это была богиня или ее порождение… А Гордас только игрушка, забава для нее — он обречен…

Еще один удар мощного хвоста — плечо курсанта окрасилось кровью, а тварь насмешливо прошипела:

— Я удивлена. Ты не боишшься меня, не боишшься боли, но на краю гибели бережешшь свое милое лицо, чтобы не предстать уродом перед своей женщщиной. Как интерессно… Ты еще на что-то надеешшься… Не хочешь показаться ей обезображенным, боишься, что она не станет тебя ласкать как прежде. Вы, смертные, так держитесь за свою выдумку о любви, так дрожите за нее, что даже смешно. Продолжай… Это очень вкуссно… Я довольна тобой и не стану мучить слишшком долго сейчас.

Громогласно смеясь, она снова и снова била его хвостом, поднимая вокруг брызги мутной воды и угрожающе посвистывая. Она поднималась на задние лапы и нависала над ним всей своей уродливой тушей, а потом с грохотом плюхалась в сторону, чтобы подобраться с другого боку.

Разве человек мог всерьез бороться с ней — тварь изрезала на нем одежду, зацепила лямки мешка и уронила его в топь… задела лицо… Затянутый в трясину по грудь, Гордас ценой неимоверных усилий сумел вытащить нож и пытался защищаться, с каждым взмахом руки опускаясь все ниже, пока не стал захлебываться.

Последнее, что он помнил перед забытьем — это липкий холодный язык на своем лбу и приятный женский голос, шепчущий безумные слова:

— Сейчас ты издохнешь в болоте, а она останется с тем, кого никогда не полюбит. Ночами она будет лить о тебе слезы, а ты останешься гнить среди старой падали. А потом она привыкнет и забудет тебя. Все было напрасно… Все зря… Глупая маленькая Соня никогда не обнимет своего бескрылого ангела… не родит ему сына… Потому что ангела больше нет. Даже если я подарю тебе жизнь, ты станешь чужим для своей мии, она больше тебя не примет, открывшись для другого. Так стоит ли тебе возвращаться, мальчик…

С трудом ворочая непослушным языком, Гордас проговорил последние, как ему казалось, слова в своей жизни:

— Хочу видеть ее счастливой. Все…

Мужчина уже едва ли мог чувствовать, как мощный хвост под водой обвился вокруг его тела и потащил наверх, а потом словно игрушечного солдатика подбросил кверху.

Очнулся Гордас на широкой, заросшей мхом кочке. По телу нещадно били ледяные струи дождя — смывали кровь из многочисленных порезов и бурыми ручейками убегали в размокшую глину, куртка набухла от влаги, ноги сводило судорогой. Первым делом Шалок перевернулся на спину и стал жадно ловить открытым ртом небесную воду, ладонями умыл от грязи лицо. Поднявшись на колени и сфокусировав взгляд на высокой платформе впереди, Гордас понял, что каким-то чудом все же добрался до посадочной площадки. Никакой радости… все эмоции утонули в трясине, остался только холодный расчет.

Гордас проверил запасные браслеты на руках, и, вслух сетуя о потерянном ноже, поплелся к одинокому летмобилю, стоявшему у самого края платформы. Других летательных машин в поле его обзора не было.

Я лежала, а, точнее, парила на воздушной подушке в тридцати сантиметрах от конвекционного массажного стола. В невесомости меня поддерживали упругие, слегка вибрирующие волны, исходящие от поверхности перламутрово мерцающей опоры. Новейшая разработка марионских специалистов в области красоты и здоровья женщин. Подключением и настройкой занимался, конечно же, доктор Рик.