Через много лет, будучи арестованным, он заявил, что тогда «вышло секретное постановление ГКО о сохранении кадров для хлопковой промышленности» и на этом основании он был демобилизован. Ложь! Не было таких решений Государственного комитета обороны. На полях сражений защищали Родину и умирали не только рабочие и крестьяне, но и призванные в армию писатели, художники, крупные ученые. Среди них Шадиева не было.

В послевоенные годы он объявился студентом Ташкентского текстильного института, к началу 50-х годов умудрился получить офицерское звание. А говорят, тогда взяток не давали! Не правда ли, интересная биография у крупнейшего хозяйственного руководителя республики?

По нашим данным, он был баснословно богатым человеком. Хорошо знавшие Шадиева земляки скептически относились к нашим надеждам закрепить доказательства его вины добровольной выдачей преступно нажитого имущества.

– Видите ли, – говорили они, – первый раз он погорел на денежной реформе 1947 года, затем на второй – в 1961-м. После этого Шадиев решил не рисковать и все наличные вкладывал в золото.

Желтый металл он хранил в тайниках, и перед его семьей вставала проблема обратного превращения золота в деньги. При попытке произвести одну такую операцию из тайника (впрочем, оставшегося нам неизвестным) извлекли 80 золотых монет. Продававшего их человека, особо доверенного в семье Шадиевых, взяли с поличным. На следствии он проявил завидную стойкость и никого не выдал. Его осудили к длительному сроку лишения свободы за нарушение правил о валютных операциях.

Позже мне рассказали, что эта история отнюдь не была связана с желанием Шадиевых сдать деньги Прокуратуре СССР. Они нужны были для взяток по делу в отношении одного из сыновей Каюма – директора совхоза, арестованного за хищения.

Правда ли это? Не знаю. Но сына Шадиева в конечном счете оправдали. Видимо, на примере этой истории семья была убеждена, что рано или поздно появится возможность выкупить отца и мужа. Такая уверенность сыграла роковую роль в его судьбе. Шадиева предали суду вместе с подчиненными ему работниками по объединению «Джизакзаготхлопкопром».

Естественно, что в такой группе он играл роль организатора взяточничества – на преступном жаргоне «паровоза» – и, значит, был главной фигурой. Он получил больше всех – 15 лет лишения свободы. Окажись Шадиев судимым в деле министра и его заместителей, срок наказания был бы наверняка значительно меньшим. Тот же Бурханов был осужден всего на девять лет ИТК усиленного режима. Таковы жестокие реалии нашей работы в те годы. Венец работы следователя – обвинительный приговор. Оправдательный – провал, за которым следовало весьма суровое наказание, поэтому каждый следователь делал все возможное для того, чтобы все привлеченные к уголовной ответственности были осуждены.

Рождение дела и его завершение во многом зависели не только от тактики следствия, но и от правильно выбранной стратегии расследования. Ты постоянно должен помнить, что обладаешь только иллюзией независимости и самостоятельности. Одни с твоей помощью просто-напросто сводят счеты друг с другом, другие – наживают политический капитал, третьи – гадают, до какой степени дойдут разоблачения и чем это может грозить им лично. Стоящие у власти, не желая разрушения создаваемой годами системы, через правоохранительные структуры создавали видимость борьбы с ее пороками, практически ограждая себя от разоблачения и возможного наказания.

Думается, что камикадзе у истоков борьбы с этой системой сразу были обречены на бесславную гибель. Ни Найденов, ни Каракозов никогда ими не являлись, наоборот, они были расчетливыми и тонкими тактиками. Был ли таковым Гдлян? Пожалуй, нет. Он решил рискнуть, пошел ва-банк и в общем-то не проиграл, а насколько выиграл – показало время.

Разоблачение коррупции в Узбекистане связывают с его именем, равно как и зарождение несостоявшегося кремлевского дела. Думаю, что в тот период Гдлян умело использовал расстановку сил в борьбе за власть в республике и ловко лавировал между противоборствующими сторонами, выбирал, на кого делать ставку в той или иной ситуации. Но нельзя не отдать должное смелости и необычной по тем временам дерзости, с которыми он действовал.

Здесь необходимо небольшое отступление, связанное с разработанной Каракозовым тактикой следствия по делам о взятках. Герман Петрович обожал следователей-«колунов» и сам относился к категории таковых. С утра он уезжал в следственный изолятор и начинал работать с арестованными. Зная о большой утечке информации в обычных тюрьмах, нашу клиентуру держали в основном в Лефортовском СИЗО КГБ СССР. Это, безусловно, сказывалось на психологическом климате, в который попадали обвиняемые. Уверовавшие в безнаказанность, всесилие подкупленной номенклатуры, частью которой были многие из них, они, как правило потрясенные арестом, рассказывали если не все до конца, то достаточно много. Как охотно они это делали, свидетели тому не только многие из нас, но и Господь Бог, если Он, конечно, есть.

Сегодня и демократы и консерваторы на страницах печати, по радио и телевидению любят муссировать тему о психологическом воздействии на подследственных. Странно слушать и читать об этом. Я не представляю ни одного допроса без психологического воздействия на допрашиваемого. Любое расследование без этого бессмысленно. В следственной камере два человека: следователь и подследственный. Первый стремился получить показания о преступлении, о лицах, к нему причастных, второй – скрыть это.

В какой форме происходит психологическое воздействие на обвиняемого, зависит от профессиональной подготовки и интеллектуальных способностей следователя. Например, можно в повышенном тоне заявить ему, что он будет обязательно расстрелян, и в красках описать, как намажут его лоб зеленкой и раздастся роковой выстрел. Но можно и по-другому: тихо, спокойно, келейным голосом рассказывать, как судья огласит смертный приговор, как придется переодеться в полосатую робу, жить в одиночной камере и ждать той роковой минуты, когда земная твоя жизнь закончится.

Трудно сказать, что страшнее – срывы на крик или скрытое иезуитство? Тем не менее для уважающего себя следователя оба эти приема – удары ниже пояса, равно как и угрозы ареста членов семьи и родственников обвиняемого. К тому же те из следователей, кто исповедует принцип: победителей не судят, рано или поздно за это расплачиваются.

И все же «колка» есть «колка». Хочешь не хочешь, но, получив явку с повинной или заявление о получении взяток, нужно определяться, что делать дальше и достаточно ли в этих документах данных для ареста конкретного фигуранта. В этой ситуации на оперативных совещаниях вычисляется какая-то ключевая фигура, наиболее важная на данном этапе следствия. Проводить следственную проверку – значит расшифровать свои намерения раньше времени и нарваться на контрмеры. Считали: если на человека есть два показания – это маловато. Если будет четыре-пять – достаточно. Что происходило дальше, понятно всем: нужно получить эти показания. При такой нацеленности на заранее желаемый результат переступить грань дозволенного довольно легко. Иногда сознательно или из ложной убежденности в своей правоте следователь навязывал обвиняемому факт, которого в реальной жизни не было вообще. Бывало и наоборот: обвиняемый тонко улавливал, что от него нужно следователю. В любом случае эта ошибка чревата самыми серьезными последствиями. Вот пример.