А мама опять обижалась:

– Я так привыкла, еще с советских времен. Мы всё замораживали, даже хлеб. Вспомни девяностые! Ты что, не помнишь?

Она берегла новые туфли и новые кофточки. Для чего, почему? Нет, она не собиралась жить вечно и не была скупой. Это тоже была привычка – экономить, жалеть, сберечь.

А я злилась и обижала ее, забыв, что она – послевоенное дитя, прошедшее голод и страшные испытания. Какая я дура! Прости меня, мамочка! Клянусь, я больше не буду! Ты только живи!

Вечером позвонил Геннадий и, выслушав меня, отчитал:

– Марина! Ну что ты, ей-богу! Как же так можно? Почему ты мне сразу не позвонила? Какая инфантильность, честное слово! Когда есть деньги, Марина, все можно решить! Подожди полчаса, и я все устрою.

Полчаса показались мне вечностью. А потом мне позвонила его секретарша Ирина Ивановна и строго велела записывать. Я побаивалась ее – она была похожа на школьную директрису. Забавно, что я была совсем недалека от истины – Ирина Ивановна в прежней жизни была завучем в школе.

Итак, я записывала: завтра в восемь утра позвонить Валерию Семеновичу Колдуну, главврачу частной клиники, хорошему знакомому Геннадия. Он все устроит, включая платную перевозку.

– А деньги вам завтра завезет Николай! – строгим голосом закончила беседу секретарь.

Николай – это водитель Геннадия.

Я чуть выдохнула и рано улеглась спать – назавтра предстоял тяжелый день.

Все получилось – доктор Колдун был вежлив и конкретен: дал машину и сказал, что подготовил палату.

Мама была очень слаба, но все же сопротивлялась:

– Что ты, не надо! Какая другая больница? Мне и здесь хорошо, честное слово! Вон, лежат же люди!

Бедная моя мамочка! Ты со всем всегда соглашалась, принимая любые удары судьбы, любые сложности и неудобства. Лишь бы никого лишний раз не побеспокоить, не напрячь.

Зайдя в больничный корпус, я ахнула – одноместные палаты с телевизором, холодильником, функциональной кроватью и нарядными занавесками. Чайник и сахарница, в холодильнике минеральная вода, на столике букет свежих гвоздик. Чудеса! А я и не знала, что такое бывает. Мамочка хлопала глазами, в которых застыли слезы.

Минут через десять пришли сам Колдун и лечащий врач – приятный молодой человек в голубом накрахмаленном халате. Они беседовали с мамой как близкие родственники, называя ее по имени-отчеству. Потом в красивой посуде принесли обед – зеленые щи с яйцом, бифштекс с пюре, салат из помидоров и яблочный компот.

И все это пахло отнюдь не больничной и казенной едой. И мама впервые с удовольствием и с аппетитом поела.

Мы вышли в коридор, и лечащий врач сказал:

– Вы только не беспокойтесь, Марина Николаевна! Подлечим мы вашу матушку, не сомневайтесь! Через дней десять получите ее как новенькую. Да, и еще. Привозить ничего не надо, ни лекарств, ни фруктов, у нас все есть.

Я хлопала глазами и кивала, как болванчик, не веря, что все это происходит с нами.

Выйдя на улицу, тут же позвонила Геннадию. Я плакала и горячо благодарила его. Так горячо, что он, кажется, растерялся.

Мама понемногу приходила в себя. Но тут нас постиг новый удар. Ника объявила, что рассталась с отцом своего ребенка.

– Все мам, все! – торопливо говорила она. – Ничего объяснять не буду, и не проси! Поверь мне, так всем будет лучше!

Я бормотала какую-то околесицу:

– Ника, как же так? Ты сошла с ума! Он же отец твоего ребенка! Которого вы так ждали! Разве так можно?

Дочь рассмеялась:

– Мам, ну ты даешь! Разве не ты говорила мне, что он ничтожество? Разве не ты ненавидела его от души, называя бездельником и симулянтом? А сейчас ты его защищаешь?

Я оправдывалась, что это вовсе не моя внезапная любовь к зятю, а недоумение:

– Ведь все было хорошо, Ника?

– Ничего хорошего не было, – отрезала дочь. – А сейчас вообще запредельно. Он еще и бабу завел, мам! Жена с пузом, а он – налево! В общем, так. Я переезжаю к тебе послезавтра – завтра у меня врач в консультации, ну а потом соберу вещи и возьму такси. Ты меня слышишь, мама?

– Я приеду за тобой! – решительно сказала я, прикидывая, как совместить визит к маме и поездку за Никой.

– Нет, – отрезала дочь, – сама доберусь! Не хочу, чтобы ты встречалась с этим козлом!

Я плюхнулась на стул и онемела. Господи боже, и за что это нам? Потом я долго ревела, жалея Нику и вспоминая, как после гибели Сережи мы остались с ней вдвоем, безо всякой поддержки. А дальше собрала волю в кулак и стала прикидывать, как мы разместимся – мама, беременная Ника и я. Я точно знала, что маму я теперь не оставлю – жить она будет со мной. А потом родится ребенок. Как я оставлю их одних – нездоровую и немолодую маму, молодую и бестолковую дочь и маленького человечка, моего внука? Или внучку – какая разница?

Мама не сможет помочь Нике. Ребенок будет беспокоить маму. Ника станет выбиваться из сил. А я буду жить в квартире Геннадия и наслаждаться тишиной и покоем.

Я взяла себя в руки и заметалась по квартире. Так, все вопросы решаем по мере поступления. Жизнь сама расставит все по местам.

Я это точно знаю – сто раз так бывало! Только отчего мне так тревожно и плохо? Держи себя в руках, Марина! Ты отвечаешь за всех!

Я усмехнулась: вот, замуж собралась! Дура, ей-богу! Кому это нужно – мои многочисленные проблемы? Мама, дочь, внук? Это могло быть нужно только Сереже. А постороннему человеку – нет, сомневаюсь, навряд ли. И я живо представила, как говорю Геннадию, что свадьбу нужно отложить, допустим, на пару месяцев. Потому что мне сейчас не до того – и все! И тут же подумала, что он меня вряд ли поймет – Геннадий не любит менять свои планы. А если он согласится? Причина ведь вполне уважительная, так?

Но с каким бы облегчением я бы приняла эту оттяжку! Здорово. Вот с таким настроением замуж?

Я вспомнила, что сделал Геннадий для мамы, и мне стало стыдно, очень стыдно. Только совсем не стало легче. Ни на минуту.

Все это время мне казалось, что я делаю что-то не то и не так. Иду против себя, против воли. Заставляю себя сделать это, понимая, что это правильно, это логично, это единственный и здравый ход.

А уж в свете последних событий и решительных действий моего жениха!

Я ругала себя последними словами: «Неблагодарная тварь. Человек ко мне, к нам со всей душой». Но сколько я ни убеждала себя, сколько ни уговаривала, легче от этого мне не становилось.

Я вспоминала Ингины слова – да тысячи женщин на твоем месте рыдали бы от счастья!

Стерпится – слюбится. Только зачем терпеть? Но есть же логика, разум – забыла о них? В конце концов, инстинкт самосохранения – да прилепится жена к мужу, выживать вместе легче. В конце концов, он небеден, а это значит, что ни я, ни Ника, ни мой будущий внук, ни моя мама не будем нуждаться. Он хочет только хорошего – семьи, уюта, покоя. Он тоже намаялся – жизнь его покрутила. А ты? Хорошо ли тебе было одной? Не унижала ли тебя роль любовницы? Ты еще молодая женщина, у тебя все впереди! Ну, Марина! В конце концов хуже не будет!