– Не возражаешь? – спросил он. К его удивлению, она покачала головой.

– Ты заслужил одну после того, что там случилось, – сказала она, показав на отель.

Он рассмеялся, зажег сигарету и сказал уголком рта:

– Ты оттаяла. И именно ты заслужила сигарету, после того как погасила скандал.

– Оттаяла, но не настолько.

Он снова рассмеялся. Она тоже улыбалась. Он наблюдал, как дым поднимается к темному небу, и, выдыхая, предусмотрительно отворачивался. Сейчас он и Худа казались почти друзьями – такими, какими могли бы быть.

– Мама хочет сделать семейный снимок. Всех нас, в конце свадьбы, как раз до ритуала руксати.

– Та часть, когда все плачут?

– Да.

– И ты будешь плакать?

– Она моя сестра.

Она была очень добра к нему. И ему стало еще хуже из‐за того, что он сорвался и дал волю гневу.

– Что происходит сейчас?

– Ритуал с зеркалами.

– Кто из вас больше его любил?

– Хадия.

– А когда будет твоя очередь? – Он взглянул на нее.

– Возможно, не так скоро.

– Ты позовешь меня на свадьбу?

Она опустила взгляд на свои руки. Сегодня на ней были серебряные браслеты в тон вышивке на сари. Амар уронил сигаретный окурок и стал наблюдать, как он догорает и гаснет.

– Почему бы тебе не остаться? Тогда не придется тебя звать. Амар закрыл лицо руками. Но не плакал. Он по‐крупному облажался. Орал на мать перед всеми. Сейчас он понял, что не стоило разговаривать с Амирой, но, даже зная это, чувствовал, что не может сожалеть слишком сильно.

– Амар, можно тебя спросить?

Он кивнул.

– Мы с Хадией гадаем, стала ли твоя жизнь лучше?

– Не лучше. Возможно, легче.

Они наблюдали, как гости с маленькими детьми выходят из зала и направляются к машинам.

– Ты готов вернуться?

– Пока нет.

– Но ты придешь?

Он взглянул на нее и снова кивнул. Она встала. Расправила складки сари. При каждом движении свет отражался от пайеток, которыми был расшит ее наряд.

– Снимки. Не забудь. Нашу семью будут фотографировать последней. Потом руксати.

– Трудная часть.

– Да. Трудная.

Худа поворачивается и отходит. Он окликает ее. Она оборачивается.

– Приятно было поговорить с тобой. – Он прикладывает ко рту сложенные рупором ладони.

– Так же приятно, как с Хадией? – улыбается она.

– Почти.

Он подмигнул, но неизвестно, увидела ли она в темноте. Он остался один. Звезды мерцали, на другой стороне улицы сиял неоновый свет. Знай он, что там есть винный магазин, не вернулся бы в бар отеля. Когда он после ухода Амиры в последний раз был там, бармен добродушно намекнул, что нальет Амару всего одну порцию. Он объяснил, что это отель, где правила более строги, чем в обычных барах, и что это не имеет никакого отношения к Амару. Но ему было все равно. Он платил. Поднял прозрачный стакан и вгляделся в него, словно он будет последним: золотистая щедрая порция. Его успокоил самый вид спиртного, тяжесть стакана, тем более что он еще не успел пригубить. Потом в горле загорелось, словно из спиртного вырвалось пламя и растеклось, чтобы лизать его внутренности.

– Мне нужно кое‐что сказать тебе, – прошептала Амира, когда оба поняли, что скоро придется расстаться.

Он знал, что так будет. Голова снова закружилась, когда она перекинула волосы на одно плечо. Он любил ее, когда она была девочкой, прятавшейся за материнскими ногами. Когда они играли в прятки и он видел ее ступни, выглядывавшие из‐под веток, и все равно продолжал искать, не зная, почему так глухо забилось сердце, как только он решил заглянуть за кусты. Когда она в одиннадцать выиграла состязание по знанию Корана и как он слышал ее голос в динамике, смотрел и слушал одновременно. Любил ее, когда ему было семнадцать и он наблюдал, как разлетаются птицы, сидевшие до этого на телефонных проводах, а она поднялась и наконец шагнула к нему. И только после этого он назвал это чувство любовью.

Она помолвлена. Обещана мужчине, за которого выйдет замуж после окончания аспирантуры. Он не удивился. Их судьбы были определены задолго до того, как ему нанесли этот удар.

– Я хотел, чтобы ты услышал это от меня, – добавила она. – Хотела увидеть, как ты живешь, и сказать тебе сама.

– О браке договорились родители? – спросил он.

– Вначале да.

Его обожгло острой болью. Значит, она любит жениха. Если Амара и ждала впереди новая любовь, может быть, даже не одна, он знал, что эти увлечения будут мелкими. Не такими, о которых говорят: «Вся моя жизнь вела к моменту встречи с тобой. Каждое воспоминание, связанное с тобой, словно заряжено током. Это ты там, в моей памяти, на том заборе, болтаешь ногами. Или пьешь из полосатой соломинки. Все остальное видится нечетко или не видится совсем».

– Ты счастлива? – вырвалось у него.

– Счастлива, – кивнула она и снова повертела ряд браслетов на запястье. – Я довольна. Мои родители счастливы.

Он был дантистом, на несколько лет старше Амиры. Кем же теперь станет для нее Амар? О, когда‐нибудь она сможет сказать, что он был другом ее брата. Или, более того, сохранит все в тайне. Когда‐нибудь она будет катать на качелях сына, увидит двух подростков, сидящих под деревом, слишком застенчивых, чтобы подвинуться ближе друг к другу, и, может, вспомнит себя семнадцатилетнюю, бросившую вызов окружающим, рискнувшую всем, только чтобы встретиться с мальчиком из своей общины, от дружбы с которым ее предостерегали все.

Прежде чем она ушла, они несколько минут стояли лицом к лицу. Она вернула пиджак, который он накинул ей на плечи.

– Возможно, мы больше не увидимся и не поговорим, но что бы там ни было, я хочу, чтобы ты знал: есть какая‐то часть меня, которая всегда будет прежней. Той, которой я была, когда писала ту записку и оставляла на твоей подушке. Я никогда не жалела об этом. Всегда надеялась, что ты счастлив, жив и здоров. Буду молиться за то, чтобы ты сдержал свое обещание. И где бы ты ни был, здесь ты дома.

Он подумал, что, если заговорит, голос сорвется.

– Каково это? – прошептала она: их старинная игра, тот первый вопрос, который она написала. И посмотрела на него большими глазами.

Ответа у него не было. Он позволил себе обнять ее, а она положила голову ему на грудь. Несколько минут они так и стояли. Все его тело ожило. Тень Амара легла на нее, когда она подняла глаза к его лицу. Он откинул волосы с ее глаз и долго смотрел на Амиру, прежде чем поцеловать в лоб.

Он пересек улицу. Световая табличка «открыто» в витрине винного магазина подмигнула ему. Когда он переступил порог, звякнул колокольчик. Бутылка, которую он купил, была самой маленькой из всех, что продавали в магазине. Он гордился собой, потому что нашел такую, – он знал свою норму. Бутылка как раз поместилась в карман пиджака, но была тяжелой. Нужно отдохнуть хоть минуту, перед тем как идти в главный зал. Он сидел во дворе. Один. Если пытался встать, то кружилась голова. Нужно было поесть. Он уже не помнил, когда и что ел в последний раз. Когда он прокрался мимо, люди выстраивались в очередь на съемку с женихом и невестой. Скоро придет очередь его семьи. Он извинится перед мамой. Они были правы насчет него. Рано или поздно Амира сама поняла бы все для себя, так что теперь это значения не имело. Все неизбежно. Ему будет лучше в Лос-Анджелесе.