– Это какой-то кошмар! Ужас! – всхлипывала Ксения, вытирая щеки обеими руками. – Ну почему они во всем обвиняют меня!

– Кто, кто? – Я наклонилась и тронула ее за плечо: – Что случилось? Тебе что, опять угрожали?!

Она помотала головой:

– Нет, теперь другое… Тот тип больше не приходил, теперь кое-что похуже!

– Еще хуже?!

Она кивнула и снова принялась всхлипывать. Перемежая слова рыданиями, пожаловалась, что не знает, к кому обратиться. Все против нее! А чем она виновата? Мне с трудом удалось отвести ее в комнату и усадить на диван. Ксения решительно отказалась от воды и продолжала вытирать слезы. Мне по-прежнему казалось, что она ломает какую-то плохо поставленную комедию.

– Мне от него ничего не нужно! – охрипшим от слез голосом заговорила она. – Никогда я ничего не просила! Не хотел на мне жениться – и не надо! Я и сама не хотела! Не хотел, чтобы у нас было что-то общее – и не нужно! Я-то думала, он боится алиментов, если мы разведемся, и поэтому на мне не женится! Разве я когда-то его упрекала? Давила на него? Разве я на что-то рассчитывала? Да я сама больше его зарабатывала, я всю семью содержала!

– Господи, так ты об Иване? – догадалась я наконец. – Что произошло?!

– Да все эта стерва, Таня, воду мутит!

– Таня?

– Его первая жена! – раздраженно бросила Ксения. Слезы у нее уже высохли, и она заговорила более связно и менее театрально.

Оказалось, что Таня, которую все считали кроткой женщиной, страдалицей, бессребреницей, повела себя после похорон по меньшей мере странно. Началось все на поминках – тех самых, на которые я так и не попала. Когда гости собрались на даче, Татьяна сперва вела себя тихо. Сидела с ребенком во главе стола, где и все родственники, но голоса не подавала. Больше заботилась о сыне – накладывала ему в тарелку куски повкуснее и беспокоилась о том, чтобы рядом с мальчиком никто не курил.

– Он, видите ли, не переносит табачного дыма! – ядовито сказала Ксения. – Ну я тоже помалкивала в тряпочку. Можешь себе представить, как я выглядела? Вроде бы жена, вроде бы тоже мать его ребенка… Но все как-то не взаправду! И только потому, что эту Танечку сводили в свое время в ЗАГС! Хотя, видит Бог, мне это было совсем не нужно!

Когда гости подвыпили, разговоры стали более откровенными. И в конце концов, была затронула самая щекотливая тема – наследство.

– Какое, казалось бы, наследство… – вздохнула Ксения. – Я ни тряпочки не рассчитывала получить. Но вот эта дача… Особенно участок! Там же огромный участок, при желании можно заблудиться! А сам дом больших денег не стоит. Он старый, бревенчатый. И хотя там был сделан ремонт, но все равно развалюха развалюхой и останется. Кстати, – оживилась она, – все студийное оборудование, которое там на втором этаже, было куплено уже при мне, частично на мои деньги! То есть я могла бы предъявить какие-то претензии… И тут эта стерва подала голос!

Оказалось, что Таня уже составила план, как распорядиться наследством. Наследницей, разумеется, являлась она, представляя интересы малолетнего ребенка. Всплыл еще один малоприятный факт… То есть Ксения об этом знала, но никогда не считала удобным поднимать этот вопрос. Все это время она с сыном жила в квартире Ивана. Однако прописана была у своих родителей – там же, где и ее маленький сын. А первая, законная, жена была приезжей. Когда Иван женился на Тане, та жила в общежитии. Своего жилья в Москве у Татьяны не было, она до сих пор была прописана в квартире Ивана. Как и ее ребенок.

Все эти сложные имущественные отношения Ксения объясняла мне с горящим взглядом и нервной жестикуляцией. Ее голос гневно зазвенел:

– Я всегда говорила, что эта серенькая тихоня на самом деле не так проста! При первом удобном случае наложила на все лапу! Ты только подумай – они же сто лет назад развелись! Ну почему бы ей за эти годы не выписаться от него?

Я робко возразила, что вряд ли у учительницы была возможность купить квартиру. Ксения страшно возмутилась:

– Да на черта покупать квартиру, могла бы просто другой раз выйти замуж!

Я вспомнила Таню, ее унылое старообразное лицо, и у меня возникли сомнения, что она могла рассчитывать на второе замужество. Ксения продолжала возмущаться:

– И ты понимаешь, она все эти годы молчала, не подавала признаков жизни! Конечно, Иван иногда ее навещал, отвозил ей какие-то деньги. Она жила у подружки, старой девы, тоже учительницы. Вместе воспитывали сына, можно сказать… Ну нашелся же какой-то выход, правда? Нашла она бесплатное жилье? Неужели нельзя было выписаться по-человечески? Встать в очередь на квартиру? Ну я не знаю! Ксения нервно передернула плечами: – А на поминках она так прямо и заявила, что продаст этот дом! А сама будет жить в Ивановой квартире! Нет, ты только подумай! Кто мог такое предположить? Мне было просто неловко смотреть на его родителей… Они, бедные, не ожидали такой подлости… Уж выбрала бы что-то одно, а то подавай ей и хлеб, и масло, и черную икру! Как я говорила, так и вышло – она все захапала!

Мне был понятен и гнев Ксении, и ее искреннее возмущение. В самом деле, ее положению трудно было позавидовать. Теоретически она имела равные права с первой женой Ивана. Что же касается закона… Я спросила, признавал ли Иван ее ребенка официально?

Ксения отмахнулась:

– Фамилия у Алешки моя, а отчество, конечно, Иванович.

– А почему твоя фамилия?

– Да кто из нас об этом думал? – нервно бросила она. – Когда я родила, то совсем не собиралась прожить с ним еще несколько лет! Думала, мы скоро разбежимся… Рожала для себя. Я хотела ребенка. Если бы он предложил дать ему свою фамилию, я бы согласилась, конечно… Но он о таких вещах не думал. Его только музыка волновала. Гребаная музыка! —Она ударила кулаком по дивану: – Ну ладно, я поеду жить к своим! Ничего, не сирота, родственников у меня достаточно! Не пропадем! Мне обидно за Ивановых родителей! Квартиру-то они сыну устроили, когда он женился в первый раз! Ну ты подумай, какая она подлая! Я как-то намекнула Ивану, что этот вопрос лучше утрясти, а он мне сказал, чтобы я не лезла не в свое дело. Ну я и заткнулась! Дура была!

Ксения достала сигареты и, оглянувшись в поисках пепельницы, впервые обратила внимание на мой внешний вид. Из-под халата выглядывала ночная рубашка. Она удивилась:

– Ты спишь в такое время?

– Нет, просто лежу. Простудилась.

Она извинилась за свое вторжение. Это были запоздалые и не слишком прочувствованные извинения. Сдается, моя болезнь вообще мало кого волновала. Даже меня саму. Я придвинула ей пепельницу:

– Значит, тебе придется оттуда съехать? Оставь свой новый адрес и телефон. Вдруг потребуется связаться.

– Ладно, – буркнула она. – Правда, я еще сама не знаю, у кого буду жить. Может, вообще никуда не поеду. – Она воинственно взмахнула сигаретой: – Вот назло не поеду! Нет, это надо же такое выдумать! Теперь ее подружка, эта засушенная старая дева, наехала на меня и говорит, что я угрожаю ее любимой Танечке! Это же надо такое придумать! Может быть, я ее похитила?!