Наверное, это хорошо — иметь много детей, но вот не дал бог. Разве что решиться теперь ещё на одного, которого во чреве носит, от Бориса. Наверное, потому и мысли у неё появились о детях…

— Поторопитесь, дамочка, — сказал ей с поклоном седой проводник, мимо которого она как раз проходила, — поезд через три минуты отправляется.

Она прошла в свой вагон. Их с Петром купе были в середине вагона, а купе Арнольда и Яна — в самом начале. Ее друзья-товарищи уже сидели на нижней полке, поминутно взглядывая на открытую дверь.

Наташа пропустила Аню вперед.

— Иди к папе, скажи, что я сейчас подойду.

И негромко позвала Арнольда:

— Выйди на минутку, поговорим.

Он тут же вскочил и прошел за нею в тамбур. Поезд уже тронулся, и проводник, заходя в вагон, скользнул по ним нарочито равнодушным взглядом. Явно форма Альки своеобразный карт-бланш, а он даже не подозревает об этом. Если бы не Наташа, так бы и ждал своего плацкартного.

— Да, — он полез в карман, — возьми свои деньги, они мне не нужны. Я же в отпуске. Весь в деньгах. Нам их и тратить было некуда…

— Так, быстро и коротко расскажи, как у тебя дела и куда вы направляетесь, а потом я тебе расскажу.

— А что рассказывать, — Арнольд не торопился с нею откровенничать, и Наташа подивилась происшедшей в нем перемене. Неужели эти три кубика в петлицах совершили с ним такую метаморфозу? — Едем в отпуск с моей невестой Ви… Матреной Филипповной.

— А что такое — Ви? — лукаво спросила она. — Виктория? У неё тоже подложные документы?

— Откуда ты… — изумился он. — О, я и забыл, что ты — та женщина, которой боялся весь Аралхамад.

— При чем здесь Аралхамад? — отмахнулась она. — Обычная наблюдательность человека, всю жизнь живущего по чужим документам… А что с Яном?

— С ним сложнее. Он — беглец из лагеря, и я собственноручно устроил ему побег…

— Дела-а, — пробормотала Наташа. — Еще похлеще, чем у нас… Впрочем, на весах этого не взвесишь.

— А что у вас?

— У Яна это не все сложности. Со мной едет человек, к которому Поплавский отправлял своих жену и дочь. И жена его друга, и Таня Поплавская погибли в этом селе, которое Ян ошибочно принял за тихую гавань. С нами едет четверо детей, среди которых дочь Яна…

— Что ты говоришь! — Аренский был обескуражен. — Как же ему об этом-то сказать?

— Да уж как-нибудь исхитрись. Думаю, он человек мужественный, выдержит… Попозже приходите к нам вроде знакомиться, там обо всем и поговорим.

— Наташа, что же ты так долго? — укоризненно встретил её Петр. — Вон ребятишек так и не сдержал, жуют, а я в ожидании слюной исхожу…

— Знакомых встретила, — сказала она и украдкой подмигнула ему на дверь. — Поедим, я тоже проголодалась. А как наши птенчики насчет послеобеденного сна?

— Опять спать? — заныл Гришка.

— Спать не обязательно, — решила Наташа, — можно полежать и посмотреть в окно. Мальчики в этом купе, девочки — в соседнем.

— А можно мы пойдем в ваше купе, а девчонки останутся здесь? — сразу выскочил неугомонный мальчишка.

— Можно, — смеясь, разрешила Наташа.

— Тебе надо было бы иметь много детей, — с улыбкой сказал Петр.

— Бодливой корове бог рог не дает, — шутливо вздохнула она, а про себя подивилась, насколько совпали их мысли.

Когда все насытились — а мальчишки убежали в соседнее купе ещё раньше, Наташа прикрыла одеялом засыпающую Аню — все-таки девочка ещё не пришла в норму — и погладила по голове безмолвную Варю:

— Все образуется, маленькая, вот увидишь.

Хотя что могло бы образоваться, если мать девочки уже не вернешь? Зато сегодня она встретится с отцом и вместе они смогут поплакать, чтобы вот так не затвердевать в своем горе. Да и Ян как опытный психиатр сможет вывести девочку из этого мира глухоты и немоты…

— Что опять случилось? — спросил её Петр, когда они вышли в коридор.

— Почему ты решил, что непременно случилось? — ответила она вопросом на вопрос.

— Здесь особой наблюдательности и не нужно. Ты пришла возбужденная, тебе прямо не терпелось мне что-то рассказать. На перрон выйти не позволила… Говори, в чем дело?

— В первом купе едет Ян.

— Какой Ян?

— Конечно же, Поплавский.

— Ты говорила, что его арестовали.

— Говорила. Он и вправду был в лагере…

— Неужели бежал? — глаза Петра загорелись, и он схватил Наташу за руку, от волнения не замечая, что стискивает её и причиняет боль.

— Янек здесь? Я пойду к нему!

— Погоди, его купе рядом с купе проводника. Тот может услышать.

— Он знает, что с нами Варя?

— Он ничего не знает: ни про Варю, ни про тебя, ни про Таню…

— Понятно, — Петр задумался. — Ты не знаешь, как ему об этом сказать?

— Вот именно!

— Может, прежде мне с ним поговорить?

— Вряд ли у них одно купе — там же всего два спальных места. Вот в соседнем вы и поговорите, а я пока отвлеку проводника.

— Мы что, всю дорогу так и будем прятаться? От людей таиться?

Она посмотрела на него с насмешливым удивлением.

— И кто это говорит? Человек, поставивший себя вне закона. Может, напомнить тебе события, которые произошли совсем недавно в неком селе?

— Не надо, — вздохнул Петр, и в его вздохе она услышала сожаление по прежнему времени, когда он был такой же законопослушный, как все…

А Наташа, после того как, по собственному выражению, очнулась от многолетней спячки, опять вылезла из "кокона" кем-то другим. Такой вот феномен природы: из определенной гусеницы обычно рождается вполне конкретная бабочка. Здесь же, всякий раз — разная.

Сейчас она чувствовала себя человеком, ответственным за своих окружающих, родных и близких. Нет, не за весь мир, и не за далекую Африку, как учили в комсомоле её дочь, а за тех, что жили рядом с нею.

Они, эти близкие, в большинстве своем вели себя как слепые кутята, совершенно не чувствовали опасности, проявляли поразительное легкомыслие и зачастую попадали в такие простенькие жизненные ловушки, которые мог не заметить только слепой.

Или это у неё открылось какое-то особое зрение? Дядя Николя давно, ещё в юности, рассказывал ей, что встречал где-то в Сибири крестьянку, которая видела кончиками пальцев. То есть ей завязывали глаза, а она водила пальцами по совершенно плоскому рисунку и рассказывала, что на нем изображено…

Нет, кончиками пальцев Наташа пока не видела, но теперь все её существо было настроено на ощущение опасности, и если бы окружающие её мужчины не были так самонадеяны, они бы почаще прислушивались к её словам…