Справа и слева от Храма стояли высокие дома, в них квартировали рыцари и оруженосцы, и располагались всякие лавки, для приобретения всего, чего требует тело и жаждет душа. В третьем дворе обитали туркополиры, унтер-маршалы и сержанты-командоры, находились конюшни, кузни, мастерские по ремонту и изготовлению оружия, доспехов; проживали шорники, шьющие сбрую, портные, пекари и прочий мастеровой люд с женами и детьми.

Посреди двора был столп, толщиной в три обхвата и добрых 150 стоп в высоту; и сделан он был из мрамора, а поверх мрамора покрыт медью, и опоясан крепкими железными обручами. В конце столпа лежала плоская каменная глыба, имевшая 50 стоп в длину и столько же в ширину. На ней восседал громадный лев сделанный из меди, полый внутри и с небольшим оконцем сверху, прикрытым железной решеткой, и служил этот лев для наказания виновных и устрашения заблуждающихся.

Когда ловили торговца на бесчестном ведении дел, или проклинающего святой Орден, или изрыгающего слова хулы на веру нашу и отцов ее святых, или ослушавшегося приказа старшего по званию, то собирался совет рыцарей, облеченных доверием Сенешаля, и выслушивали все стороны, и взвешивали дело тщательно и нелицеприятно, и выносили приговор. И сержанты-исполнители без промедления хватали приговоренного и тотчас поднимали его на столп по специальной лестнице, и опускали его в утробу льва, а решетку запирали на замок. А другие сержанты-исполнители поднимали на столп вязанки хвороста и, дождавшись, пока первые сержанты спустятся вниз, разжигали большое пламя и тоже спускались вниз. И раскалялся медный лев докрасна, а погребенный в его чреве претерпевал ужасные муки за совершенные им прегрешения и тем искупал их, дабы войти в мир грядущий в белых одеждах, очищенным от грехов.

Перед тем как умереть, стонал, и кричал, и выл приговоренный ужасно, а лев был сделан таким образом, что крики провинившегося превращались в львиный рев, разносившийся над крепостью и над всей округой для устрашения желающих согрешить и к радости праведников, идущих по истинному пути.

Когда пламя стихало и лев остывал, сержанты-исполнители доставали специальными крючьями тело, испекшееся, словно утка в жаровне, и отдавали мясо собакам, а кости хоронили за воротами замка, в специально отведенном месте, дабы не лежали злодеи рядом с праведниками. И было в те времена людей нечестивых в достатке, и посему почти каждый день раздавалось над замком великое рычание.

Перед Яффскими воротами возвышались два столпа, тоже привезенные из Константинополя и каждый в толщину, наверно, с три обхвата и в высоту 150 стоп; и на каждом из столпов, наверху, в маленьком укрытии пребывал отшельник; а внутри столпов была лестница, по которой он туда взбирался. Снаружи этих столпов были нарисованы и вещим образом записаны все происшествия и все завоевания, которые случились в Ибетлине или которым суждено было случиться в будущем. А ведь никому не дано было знать о событии до того, как оно произошло; когда же оно происходило, то народ шел туда из ротозейства, и разглядывал, словно в зеркальце, и подмечал первые признаки происшествия.

Даже мамлюкское завоевание было там записано и изображено, и огромные камнеметы, благодаря которым замок был взят; а тамплиеры ведь не могли знать заранее, что так случится. Когда же окружили мамлюкские полчища замок, точно саранча, отправился народ поглазеть на столпы и там обнаружили письмена, которые были начертаны на нарисованных камнеметах. И гласили письмена, будто придет с Востока дикий народ с коротко остриженными головами, который завоюет Ибетлин. Все эти чудеса, о которых я вам поведал, и еще многие другие, о которых уже не можем рассказать, все мамлюки нашли в Ибетлине, и уничтожили, извели, и разграбили дотла.

И передал эмир, предводитель мамлюков, письмо Сенешалю, благородному Нивелону Суассонскому, письмо жестокое и несправедливое, двуязычное, как и все на Востоке:

«Я, эмир Султана султанов, царя царей, повелителя повелителей, Мих ал-Юдс; могущественный, грозный, каратель мятежников, победитель франков, и татар, и армян, вырывающий крепости из рук неверных, вам, Сенешалю благородного ордена Храма, истинному и мудрому, привет и наша добрая воля. Поскольку вы – настоящий муж, мы извещаем вас о нашей воле уничтожить ваши отряды, и разгромить ваши укрепления, дабы возместить нанесенный нам ущерб, отчего мы не желаем, чтобы власти Ибетлина посылали нам ни писем, ни подарков, ибо мы их больше не примем».

Желая избежать кровопролития, стремясь к миру и добрососедству, монсеньер Сенешаль направил посольство к противнику, но эмир отказался от писем и подарков, а посланцев бросил в темницу, где они и умерли.

Осада началась 5 апреля 1252 года, когда созвездие Орион низко опускается над горизонтом, и продлилась до 18 мая. Со стен крепости осажденные видели всю равнину Ибетлина, покрытую шатрами, поставленными веревка к веревке. Шатер эмира, который называется «дехлиз», стоял на высоком пригорке, там, где были сад и виноградники ордена Храма. «Дехлиз» был весь алый, с открытой к Ибетлину дверью; потому, что каждый знает: куда открыта дверь «дехлиза», той дорогой идет эмир. Восемь дней прошли спокойно; потом мамлюки установили четыре огромных камнемета и начали обстреливать город тяжелыми камнями.

Одна из машин, которую называли Хавебен (габдан – яростная), иначе сказать – Гневная, находилась перед Яффскими воротами; а другая машина, метавшая камни на башню цитадели, похожую на гриб, называлась Мансур, то есть Победоносная; следующая, большая, которую я не знаю, как назвать, целила в стену второго двора и четвертая машина – в большую башню, называемую Слон-башня, потому, что из нее выступали громадные каменные балки, похожие на бивни слона.

В первую ночь мамлюки поставили большие щиты, и щиты, сделанные из прутьев, и выстроились перед стенами Ибетлина. И на вторую ночь они приблизились еще, и так приближались, покуда не подошли к водяному рву, и за названными щитами были воины, сошедшие со своих лошадей на землю с луками в руках.

Пятнадцать тысяч мамлюков закованных в железо, продвигались все вместе, меняя стражу четыре раза в день. В Ибетлине же находилось от восьми до двенадцати тысяч душ населения, но насчитывалось только шестьсот или семьсот рыцарей и шесть тысяч пеших сержантов. Когда мамлюки продвинулись до водяного рва, они возвели стену из поленьев, дабы защитить свои легкие машины, карабоги, которые метали очень часто и причиняли больше зла, чем большие машины, так что к месту, откуда карабоги бросали камни, никто не осмеливался приблизиться.

Под защитой этого укрепления сарацины подкапывали первую стену; осажденные отвечали более глубокими подкопами, пока часть стены второго двора, которая больше других выдавалась вперед, не рухнула, образовав брешь в первом кольце укреплений.

И когда настал день, рыцари на совете высказали мнение выйти со всех концов на лошадях и пешими и сжечь деревянное сооружение; таким образом, монсеньер Сенешаль ордена Храма и его люди, и мессир Паоло де Битьям и прочие рыцари подошли ночью к Яффским воротам. И приказал Сенешаль одному провансальцу, который был виконтом Азура, поджечь деревянное сооружение большой машины эмира; и они вышли в эту ночь и оказались около деревянного сарая; и тот, кто должен был бросить огонь, испугался, и огонь отлетел недалеко, упал на землю и возгорелся на ней, не причинив машине вреда.