— Сотня в клин! Полусотники за мной, остальным бить татей стрелами. Все, ма-арш!

Будто тяжелый молот, в размахе набирающий скорость и силу удара, клин русичей в молчании двинулся по дороге, готовый втянуться в селище и ударить по ворогу.

Малец, стоявший на обочине смахивая кулачком слезы, катившиеся из глаз, детским фальцетом прокричал русичам:

— Спасите село воители! Печенеги, проклятые людей губят!

Ни на мальца, ни на его просьбы уже никто не отвлекался. Адреналин переполнял тела, отбросив чувства в глубокие уголки души. Отряд втянулся в деревню и по мере продвижения по проулку, распадался. Во дворы, стоящие справа — слева вдоль улицы по трое, пятеро, въезжали русичи, тут же спрыгивая с лошадей с мечами и саблями наголо, со щитами в руках. В самих дворах уже вовсю орудовали печенеги, то тут, то там попадались лежащие на земле смерды, чаще всего старики и дети, раскинув руки, они приняли смерть, их кровь еще не успела впитаться в песчаную почву. Приезд русов, для кочевников, стал полной неожиданностью.

Десятник Лют с тремя воями, въехал в калитку высоких, неструганных ворот, тут же соскочил с коня.

— Смед, вы с Базаном в скотницу, слышь, скотина дурниной орет внутри и кабыздоху череп проломили поганые. А, мы со Сташком в избу, чую, хозяев там грабють.

Разделились.

Заскочив в дом, уже на полу влазни наткнулись на тело еще нестарой женщины. Рубаха и понева на ней пропитались кровью. Из перерезанного горла вытекшая кровь сделала приличную лужицу. За внутренней дверью Лют услыхал выкрики, возню, какое-то пыхтение, шаги множества ног.

— Эх, маловато нас, Стах, надо было, хотя б Базана с собой брать.

— Поздно спохватился, десятский, там может людин уже режут.

— Тогда не стой, открывай дверь.

Лют первым переступил порог горницы. Не раздумывая, наотмашь рубанул плечо стоявшего к нему спиной кочевника, оттолкнул тело ногой вперед, расширяя себе обзор. Неприглядная картина предстала перед русскими воями. В широкой горнице на два окна, трудились на подъем своего благосостояния четверо копченых, уже приготовив к выносу, увязанную в узлы нехитрую деревенскую рухлядь. Еще двое, разложив на лавке славницу, девку подошедшую годами к выданью, насиловали ее. Заломивший ей руки за голову, молодой кочевник, созерцал ритмичный процесс лишения девственности русинки своим более зрелым товарищем, пуская слюнявые пузыри из-под не выросших еще как следует усов, не обращая внимания на поживу. Рубаху на груди истязаемой, разорвали до самого пупка. Еще не налитая грудь, слегка колыхала набухшие соски в режиме толчков, при очередном вхождении поршня в окровавленную промежность. При этом процессе, насильник хрипло урчал от удовольствия. Молодка уже даже не стонала, закатив глаза, с огромным синяком на пол-лица оставила всякое сопротивление.

Сориентировавшись мгновенно, Лют полоснул по лицу мечом державшего руки девушки кочевника, а Сташек, что было силы, вогнал клинок ближайшему грабителю в живот и провернул его.

Печенеги пришли в себя очень быстро, жизнь, посвященная постоянному грабежу и набегам на соседей, располагает к умению быстрого принятия решений. Сразу у троих из них, в руках появились сабли, они сами тут же напали на русов. Бой в ограниченном пространстве, это не знакомый и привычный бой в степи с высоты лошадиного седла.

— Раса токто умэй! Кальчи хим, шо Уртаб — мат.

— Баруса раса.

Напор со стороны кочевников усилился. Упавший от неожиданности происходящего на пол насильник отполз к стене, пытался натянуть порты, но в сидячем положении — это получалось плохо. Преимущество славян было в том, что они имели в руках щиты, у кочевников таковых не оказалось. Нет, изначально-то они были, но теснота помещения и нехватка времени, не позволяли разыскать и воспользоваться ними.

— Токто умэй раса! — визгливый фальцет, попавшего в капкан печенега не прибавил героизма остальным. Уведя щитом клинок противника в сторону, Стах рубанув, рассек ключицу и вскрыл грудную клетку грабителю. Таким же приемом, Лют напрочь снес голову очередному татю. Фонтан горячей крови забрызгал присутствующих.

— Что, не нравится-то кровушка своя? — с сарказмом зашипел Лют, оставшемуся степняку.

— Бхут, раса!

— Вижу, не нравится.

Только сейчас, кривичи заметили лежащих связанными за печью живых обитателей избы, те молча, расширенными от ужаса глазами смотрели на происходящее. Из влазни в горницу, ввалились Смед с Базаном. Мельком глянув, Смед задал вопрос:

— Ну, что у вас тут?

Словно ожидая этого вопроса, печенег, стоявший напротив воев, отбросил от себя саблю, поднял пустые руки к притолоке. Из-за лавки послышался тихий протяжный, в одну ноту вой насильника, он так и не смог напялить злополучные шаровары.

— Вяжите их, — распорядился Лют. Вложил меч в ножны, забросил щит за спину, подошел к связанным хозяевам избы, достал нож. — Давайте пута, разрежу. Что ж вы так беспечно живете?

Плотина молчания прорвалась.

— Мамку зарубили изверги! Батяни нет, он скотинец защитить подался.

— Зарубили его тати, — откликнулся Смед. — В сараюшке у скотины лежит. Кочевников троих мы тоже там положили.

Словно перекликаясь, заговорила девчушка лет двенадцати.

— Млавку опозорили, спасибо вам, цела осталась. Млава, вставай, прикройся, вои смотрят. — Набросила дерюжку на бесчувственно уставившуюся невидящими глазами в окружающих молодку, младшая сестра потянула ее за руку.

— Выводи отсюда погань, — велел Люд. — Дальше они сами разберутся.

Выталкивая из избы связанных захватчиков, воины запрыгнули в седла, уже неспешно погнав полон к центру селища. Тонкими ручейкам собираясь в реку, из дворов выводили сдавшихся в плен кочевников, направляясь к центру деревни, за ними шли поселяне.

Зачистка грабителей была закончена по всей деревне. Из всей залетной кочевой полусотни, плененных насчиталось восемнадцать особей. Десятка полтора попытались прорваться через Андрюхин заслон, но были постреляны и порублены.

В центре деревни, на площадке для схода поселян, перебросив правую ногу через луку седла, так и не сходя с лошади на землю, ожидал докладов от младших начальников Монзырев. Узрев в окружении десятка конной охраны воя в богатом доспехе и корзне, без шлема на бритой, с пучком светлых волос голове, — сразу после победы в родном городище, воевода Улеб лично сбрил лишние волосы с головы Монзырева, оставив оселедец: «Теперь ты такой же варяг, как и я», оповестил он, — побитые поселяне направились прямо к нему.

Широкоплечий бородатый смерд в разорванной белой рубахе с запекшейся кровью на перевязанной голове, при подходе, в пояс поклонился:

— Спасибо тебе и твоей дружине, воин! Если б не вы, побили бы нас и людин увели в рабство.

Мишка чуть тронул пяткой бока своей лошади, заставив ее продвинуться вперед.