— И ручаюсь, что он выглядел не слишком приметно, раз никто в городе не говорит о рогатом чудовище, изо рта которого хлещет бесовское пламя.

Шестой дом по улице, на стене которого висел знак — фазан, был разделён на две половины. В одной находилась небольшая забегаловка, которой как раз и принадлежал этот фазан, служивший вывеской и способом завлечения прохожих, в другой жили постояльцы.

Дверь нам открыла старуха не слишком приятной наружности, завёрнутая в тёплое одеяло:

— Чего вам?

— К художнику, — сказал я.

— А-а-а… клиенты. Вижу, свезло наконец Нэлсу, раз хоть кто-то решил заказать ему мазню. Давно пора, он уже на неделю задержал плату за комнаты. Проходите, второй этаж, прямо по коридору. И стучите громче! Он когда работает, ничего не слышит.

Лестница под ногами скрипела, стонала и охала, словно вот-вот планировала отдать богу душу, прихватив с собой и нас. Наверху резко пахло растворителем, маслом и едкой водой, которую используют хагжиты для смешивания красок. Дверей было три, я постучал в ближайшую, но шаги раздались из-за соседней — она распахнулась, и на пороге появился невысокий седовласый человек с пропитым лицом и слезящимися глазами.

— Я знал, что рано или поздно вы придёте, — сказал он нам с порога. — Заходите.

Эта комната явно была жилой — здесь не так сильно пахло красками, хотя в углах стояло несколько картин разной степени завершённости, тут же находилась невысокая кровать с ворохом одеял, несколько стульев, стол, под которым валялись пустые винные бутылки, и часы — их не заводили лет, наверное, пять. Стрелки были опутаны паутиной, впрочем, как и маятник.

— Не думал, что стражи объявятся так быстро. — Художник сел на кровать, жестом показав на стулья. — Извините за мой вид, но времена не слишком удачные. Вы расследуете смерть Марцина?

— Пытаемся понять, что произошло, — уклончиво ответил Львёнок.

Я предоставил ему вести беседу, а сам разглядывал картины. Почти на всех был изображён водопад, ещё на двух — Чёртов мост, а на остальных столь незначительные наброски, что и говорить об этом нечего. Ещё одно полотно, незаконченное, а может — наоборот, представляло из себя столь бесцельную трату масла и мазню синим и белым цветом, что впору было задуматься о душевном состоянии его создателя. Надо сказать честно, всё увиденное меня не впечатлило. Скажу прямо, особого таланта у господина Нэлса не наблюдалось. Проповедник, будь у него желание, нарисовал бы не хуже.

— Может, хотите вина? — Художник достал из-под кровати на четверть полную бутылку дешёвого красного пойла.

Мы дружно отказались.

— Представляете, его похоронили на неосвящённой земле, за оградой, словно собаку, — с горечью сказал он. — Вы собираетесь что-нибудь предпринять по этому поводу?

— Стражи бессильны против церковных законов, если, конечно, мы не сможем доказать, что смерть вашего брата — не самоубийство, — ответил я. — Мы постараемся разобраться в ситуации, но у нас не хватает сведений. Вы можете нам помочь?

— Всем, чем смогу, — грустно произнёс Нэлс, залпом осушив стакан и вытерев губы рукавом. — Я слишком хорошо знал Марцина, у него не было причин искать смерти.

— Как часто он к вам приезжал? — Львёнок прислонился к стене, засунув руки в карманы.

— После выпуска — каждые полгода. Мы сочли, что наше родство следует сохранить в тайне, в городе никто ничего не знал.

— В последний свой приезд как он себя вёл? О чём говорил?

— Как обычно шутил и просил меня перебраться через горы, на юг. Говорил, этот город и водопад убивают меня. Я слишком ими заворожён. Это правда, отрицать не буду. Марцин обещал помочь с деньгами, купить мне комнаты, но я отказался. Сказал, не хочу уезжать.

— Как он отреагировал?

— Как обычно — мы поссорились, он ушёл, и больше живым я его не видел.

— На следующее утро вы его нашли?

— Нет. Я отправился к водопаду через день после ухода брата и…

Он махнул рукой и плеснул себе остатки вина.

— Получается, ещё целый день он был где-то в городе, — сказал я, глядя, как Нэлс берётся за табачную трубку. — У вас есть предположения, чем он мог заниматься и с кем говорить?

Это был именно тот день, когда, по словам хозяйки постоялого двора, страж вёл себя странно. Соответственно все его поступки могли иметь ключевое значение для того, чтобы мы докопались до истины.

— Он говорил с госпожой Лиони. — Художник поднёс зажжённую лучину к трубке, и я увидел, что у пламени бледно-голубой цвет.

Львёнок это тоже заметил и подался вперёд. Нэлс, которому, в отличие от нас, было ровным счётом всё равно, какой огонь пляшет на его табаке, глубоко затянулся и, словно дракон, выпустил из носа сизый дым.

— Госпожа Лиони — поклонница моего таланта. Я часто пишу для неё картины, не только водопад. Мы с ней полгода уже как добрые друзья, она часто приходит сюда. Сейчас я пишу по её заказу вот это.

Он указал на бело-синюю мазню, но ни я, ни Вильгельм даже не стали спрашивать, что на картине изображено.

— Госпожа Лиони сама вам рассказала о встрече? — поинтересовался я.

— Её дочь приходила утром, чтобы высказать мне свои соболезнования и узнать, как продвигается работа. Они встретили Марцина тем вечером, когда мы поругались. А затем, на следующий день — на рынке, в молочных рядах.

— Где мы можем найти этих женщин?

— На Садовой. Это недалеко отсюда, если двигаться в сторону Мельничной улицы. Её дом возле аптеки «У аиста».

Мы проговорили с ним ещё полчаса, но ничего путного больше не узнали. Когда, распрощавшись первым, я вышел в коридор, то увидел, что дверь мастерской приоткрыта, и там бродит Пугало, с тоскливым видом изучая стоящие на мольбертах картины. Как видно, не только мне было не по вкусу творчество мастера Нэлса. Лишь дама Лиони отчего-то возлюбила этого художника.

Вместе с Пугалом мы спустились по лестнице и дождались задержавшегося Львёнка. Из-за короткого дня смеркалось быстро, солнце уже почти уползло за заснеженные горы, и людей на улицах стало меньше, зато патрулей ночной стражи — больше. Чем мне нравится Дерфельд, так это своей безопасностью. В некоторых районах спокойно можно ходить ночью и не бояться, что тебя обдерут, словно липку.

— Ну и как тебе? — спросил я у Вильгельма.

— Бездарность. Я такую картину не повесил бы даже в сарае, — озвучил он мои собственные мысли. — Видел пламя?

— Разумеется. Постоянный голубой оттенок говорит о том, что нечисть была в доме. Если страж, действительно, оказался одержимым, то это осталось от него. Подобный эффект длится до недели, иногда двух. Я не удивлён, что он спёр солонку, но лучше бы у него был амулет.

— Он не мог быть одержимым, Людвиг, — не согласился Львёнок. — Иначе бы на следующее утро его не встревожило прокисшее молоко в кружке, и он бы не побежал к молочным рядам. Кстати говоря, по словам продавца, с товаром все дни, кроме сегодняшнего, проблем не было.