– Рону не помешало бы поумерить пыл, – замечает Джойс, стирая пыль со столика. – А вы как себя чувствуете? В себе?

Ибрагим откидывается на спинку кресла. Со слабой улыбкой пожимает плечами.

Джойс, не отрываясь от работы, кивает.

– Мне сегодня нужна ваша помощь.

– Извините, Джойс, не смогу. Сегодня никак.

– Вы же еще не знаете, о чем я попрошу.

– Как же не знаю? – смеется Ибрагим. – Сегодня первый спокойный день за последние недели. Хотите, чтобы я подвез вас до собачьего приюта? Забрать собаку?

– Ну да, мне хотелось бы. Может, допьете чай и поедем? Приятная поездка.

– Боюсь, что нет.

– Не думаете же вы, что я приму отказ? – удивляется Джойс. – Мы ведь давно знакомы.

Ибрагим, наклонившись в кресле, ставит чашку на низкий столик.

– Джойс, посмотрите на меня.

Джойс откладывает тряпку для пыли и смотрит.

– Я вижу, чего вы добиваетесь, и тронут вашими усилиями. Вы знаете, что мне страшно, что я не хочу выходить из дома и особенно покидать поселок. Вы понимаете, что это нездорово, и хотите помочь. Вам хватает ума не являться ко мне с требованием взять себя в руки. Вы осознаете, что я для этого слишком разбит. И выбрали другую, более разумную тактику. «Пожалуйста, Ибрагим, помогите!» – вот ваша тактика. «Ибрагим, вы мне нужны». Но вам, Джойс, вовсе не обязательно ехать сегодня в приют. Ваш Алан никуда не денется, я видел его фотографию. Кроме вас, его никто на свете не возьмет. Да и доехать до приюта вы можете без меня. Возьмите такси или попросите кого-то другого отвезти вас. У Гордона Плейфейра имеется идеально подходящий для перевозки собак «Лэнд-ровер». Ваши намерения самые добрые, и они очевидны. Однако выезжать из поселка я больше не собираюсь. Мне здесь спокойно.

Джойс кивает.

– Вы отлично разбираетесь в людях, Джойс, не подумайте, что я этого не заметил. Но я также вижу, чем вы занимаетесь: принуждением добротой. И прошу вас понять: у меня за спиной, вот в тех папках, – люди, которым я не сумел помочь, до которых не дотянулся, чьи проблемы не смог решить, как бы ни вертелся. Вам тоже нравится все улаживать, Джойс. Вы терпеть не можете беспорядка. И вот вы заходите ко мне, ласково улыбаетесь – я не сомневаюсь, что искренне, – и просите подвезти до центра спасения животных. Разве я могу устоять? Оглянуться не успеешь, как я уже сажусь за руль, выезжаю из поселка, оказываюсь в окружении бездомных, бродячих собак и, хотя я не слишком люблю собак – скорее наоборот, – начинаю чувствовать родство душ с потерянными и одинокими. Одинокие и потерянные ждут не дождутся Джойс, которая им поможет. Отменный план, а вы добрый, умный друг. Но, пожалуйста, постарайтесь меня услышать: ничего не выйдет. Меня слишком напугали. Иногда разумный человек должен признать свое поражение, а вы ведь согласитесь, что я человек разумный. Вон у меня сколько дипломов. Так что благодарю от всей души, но на этот раз, Джойс, вы столкнулись с проблемой, которую уладить не сумеете.

Ибрагим снова откидывается в кресле.

– Понятно, – кивает Джойс, перекидывая тряпку через плечо. – Только вот я хотела сказать, с вашего разрешения…

Сорок пять минут спустя Джойс замечает первый указатель на центр спасения животных, и Ибрагим съезжает с шоссе.

– Обожаю смотреть на лошадей в поле, – говорит Джойс. – Когда понимаешь, что они счастливы. Ради счастья мы и живем, согласитесь?

Ибрагим качает головой:

– Не могу согласиться. Тайна жизни – в смерти. Понимаете, все сводится к смерти.

– Ну, в последнее время похоже на то, – соглашается Джойс, – но, уж конечно, не всё? Это немного чересчур.

– По сути, так, – говорит Ибрагим. – Только смерть придает смысл нашему существованию, направляет нашу историю. Куда бы мы ни двигались, мы движемся к ней. Наши поступки определяются либо страхом перед ней, либо отказом с ней мириться. Мы можем год за годом приезжать сюда, однако ни кони, ни мы не помолодеем. Все идет к смерти.

– Можно, конечно, и так смотреть на вещи, – не спорит Джойс.

– Только так и можно, – заверяет Ибрагим. – А в этом вашем центре туалет есть?

– Надо полагать, – отвечает Джойс. – А если нет, наверняка найдется служебный.

– Нет, пользоваться служебным я не могу, – пугается Ибрагим. – Всегда чувствую себя самозванцем.

– Но ведь если все сводится к смерти, то ничто к смерти не сводится, да? – рассуждает Джойс, глядясь в зеркало заднего вида и поправляя помаду.

– Это как? – удивляется Ибрагим.

– Ну, предположим, все было бы синего цвета. Вы, я, Алан – вообще все?

– Предположим.

– А если бы все было синим, нам не понадобилось бы слово «синий», так?

– И тут соглашусь, – кивает Ибрагим.

– Но если бы у нас не было слова «синий», тогда ничто и не было бы синим, а?

– Ну, смерть – это событие, которое… – начинает Ибрагим и тут замечает слева вход в центр спасения животных. – Приехали!

Это удачно, потому что возразить ему вроде бы нечего.

Может, и не все сводится к смерти? Пора бы это проверить.

Напрасно Богдан упорно вглядывается в шахматную доску. Он допустил роковую ошибку – а ведь он никогда не допускает роковых ошибок.

Стефан поджал губы. Он тоже видит ошибку и поднимает взгляд на Богдана.

– Боже мой, не похоже на вас. Совсем не похоже!

Стефан, воспользовавшись ошибкой противника, делает ход ферзем. Богдан обречен. Он снова смотрит на доску, но фигуры пляшут перед глазами, вытворяют черт знает что. Он пытается проморгаться. Поставить все на место. Привести все в порядок.

– У вас что-то на уме? – спрашивает Стефан.

– Ничего подобного, – отвечает Богдан.

В другое время это соответствует истине. Но не сегодня.

– Раз вы так говорите, не мне с вами спорить, – соглашается Стефан. – Может, еще кого-то убили?

Богдан смотрит на доску. Смотрит на фигуры. Не видит выхода.

Победа за Стефаном.

– Вы любите Элизабет? – вдруг спрашивает он.

– Слабо сказано, – отвечает Стефан. – А так да. Кстати, где она? Она мне говорила…

– В Антверпене, – напоминает Богдан.

– Это на нее похоже, – кивает Стефан. – Ваш ход.

– Как быстро вы поняли, что любите ее? – продолжает Богдан. – Или всегда знали?

– Секунд двадцать понадобилось, – говорит Стефан. – Понял это сразу, как увидел. Я тогда подумал: «Ну вот и ты, тебя-то я и ждал».

Богдан кивает.

– Вы, кажется, немножко влюбились? – интересуется Стефан. – В этом все дело? Между прочим, можно не доигрывать. Обратного хода нет, верно?