Эту женщину зовут Ольгой, я слежу за ней уже несколько дней.

Впрочем, мне кажется, что у нее нет имени. Она такой же матрикулярный номер, как и другие.

Я думаю, что это первая «Ольга», которую я убью. Можно сделать ей татуировку с номером и звать ее «Ольга номер один». «Мисс Ольги» будет достаточно. Признайтесь, я и так оказываю ей большую честь, не присваивая автоматически первый попавшийся матрикулярный номер.

В конце концов, можно сказать, что она именно этим и занималась – тянула жребий. Жребий для своего мужа.

Ее муж тоже был игроком, на развлечения его вдохновлял мой Брат.

Ольга очень любила в них участвовать.

Она не знала о том, что ее муж так здорово развлекается оттого, что взял себе в компаньоны самого Великого Игрока во Вселенной.

Ни она, ни он не подозревали, что скоро сами станут игрушками в его руках.

Точнее, в моих.

Все более и более свободных.

Все более и более свободно связывающих, пытающих, убивающих. Все более и более человеческих.

Конечно, за эти дни слежки и поисков я пользовался своей камерой лишь в личных целях. Наши друзья из полицейских подразделений могли бы немедленно узнать Ольгу и помешать моей миссии. Но я вам обещаю, дорогие посетители моего сайта, придет день, и я покажу вам все изображения. Пока же поверьте моему слову, как вы это делали с самого дня вашего Падения!

В восьмидесятые годы Ольга со своим спутником, который впоследствии станет ее мужем, много развлекалась. Ее муж, чье имя мы убрали из нашей книги, чтобы обречь его на полное небытие, любил играть с очень молодыми девушками. Я имею в виду, что он играл с ними не в какую-то игру, он играл с ними в свою игру.

И его игрой были именно они.

Благодаря Ольге, с невинным видом игравшей роль зазывалы, сбежавшие из дому девочки – полупроститутки, прогульщицы лицеев, начинающие токсикоманки, дурочки разного характера и происхождения – оказывались запертыми в их доме в пригородах Торонто. Они становились сексуальными рабынями мужа Ольги, который ежедневно принуждал их к отвратительным действиям. Для начала он по несколько раз насиловал их, поил их же собственной мочой и кормил их же собственными экскрементами. Он бил своих жертв кожаной плеткой с маленькими стальными иголками на конце, прижигал им кожу сигаретой или утюгом, фотографировал их либо в непристойных позах вместе с домашними животными, двумя большими лабрадорами и ротвейлером, либо замученными и мертвыми. Они целыми сутками висели в «игровом зале», если он так решал, иногда и до самой своей смерти. Он заставлял вновь прибывших девушек убивать тех, кто находился в доме давно, тех, что стали слишком безобразными и потому непригодными к дальнейшему использованию.

Затем супруги хоронили трупы в труднодоступных местах: за городом, в сыром торфянике, – отделив от тела голову, руки, ноги, которые они прятали в цементных блоках и разбрасывали в лесу.

Я узнал от Брата, что они сожгли заживо одну из самых молодых мучениц, обмазав ее каким-то легковоспламеняющимся промышленным химическим средством. Ольга, насколько я знаю, взяла на себя роспись тела девушки, а ее муж, конечно, занялся поджиганием живого шедевра.

Они много веселились в течение почти восьми лет.

Потом одной из жертв удалось сбежать из их тюрьмы.

Мой Старший Брат, Сукин Сын, разорвал контракт с ними безо всякого предварительного уведомления, как обычно.

Но если мой Брат может в качестве отступления незаметно поспособствовать проявлению некоей формы имманентной справедливости, такой, например, как побег девушки прямо в ближайшее отделение полиции, то нам совершенно ясно, что Официальное Правосудие продолжает действовать по инерции, подчиняясь незыблемым правилам, которые мы установили нашими невидимыми декретами.

Поэтому муж, осужденный по канадским законам, получил пожизненное заключение без возможности условного освобождения. В такой цивилизованной стране, как Соединенные Штаты, он в лучшем случае был бы приговорен к life without parole[81]за каждую жертву, если не к смертной казни.

Но Канада – страна более невозмутимая, чем Америка, гораздо более близкая в нашему Абсолютному Нулю.

Итак, муж устранен на всю его земную жизнь и ожидает теперь той жизни, в которой викарием будет мой Брат, а Ольга, как сообщница, приговорена к двенадцати годам тюрьмы. Она дважды просила изменить ей меру наказания, и ее просьбы были удовлетворены. Поэтому она вышла на свободу через шесть лет.

Шесть лет.

Сколько девушек они там замучили и убили? Тринадцать? Да, тринадцать. Десять опознанных жертв… и три жертвы, тела которых не смогли найти, но которых установили, благодаря следам ДНК в доме и машине Ольги и ее мужа. Тринадцать жертв, в убийстве которых королевский прокурор легко смог их обвинить.

Мой Старший Брат сказал однажды, что, по его мнению, истинное число убитых вдвое больше, но мы, конечно, напроказничали с законами, которые вы приняли под нашим влиянием.

Поэтому остановимся на цифре тринадцать.

Тринадцать девочек в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет.

Тринадцать, несомненно, хорошая цифра. Я думаю, что даже в коридорах смерти нет камеры под номером тринадцать.

Сейчас для Ольги, за которой я иду по пятам, целый мир – камера номер тринадцать.

Несуществующая камера.

Камера, в которой она не отбывала свое наказание.

В которой наше наказание отбудет ее.

* * *

Мой Старший Брат мог бы заняться мужем Ольги перед отпуском, но он предпочел отправиться на пляж и оставить мне Ольгу.

Никогда не забывайте о нашей безумной логике. Никогда не забывайте о том, что мы всегда предпочитаем наказать «сообщника», а не главное действующее лицо, потому что сообщник по природе своей – последователь. Он слабее, трусливее, человечнее в каком-то смысле. Он живет зверствами своего партнера по доверенности, почти не участвуя в деле, не из сочувствия или чувствительности, не из страха даже быть арестованным полицией, а по причине онтологического ужаса, который он испытывает при мысли о возможности действительно стать самим собой. Главное действующее лицо, вожак, руководитель работ, служит ему компенсирующим вектором: он может пересечь границу, не пересекая ее в действительности, он может подвергать пыткам, действуя не руками, а всего лишь головой, он может убивать, не совершая убийства.

Он – «сообщник».

Он – «Ольга».

Он – «свободный человек, уплативший долги обществу».

Мы допускаем, что, возможно, все так и есть, в конце концов.

Но он не заплатил свои долги нам.

А про нас с Братом можно сказать, что мы, как минимум, не общество.