на мысль о скудости твоего ума и чрезмерной раздражительности характера. Это совсем не княжеские черты, такими обычно бывают типичные неудачники. Чтобы не производить еще худшего впечатления на присутствующую тут даму, я бы на твоем месте поспешил удалиться.

По-видимому, Иннокентий ожидал несколько иную реакцию на свои слова, поэтому сейчас явно испытывал нерешительность, не зная, как вести себя в этой непонятной ситуации, где все происходит совсем не так, как предполагалось. Внутри у него бушевала буря ярости, это было заметно по пылающему, подобно факелу, лицу. Грубые обличительные реплики буквально рвались наружу. Но после слов Лобанова ему было нелегко продолжать свои инвективы.

— Хорошо, мы уйдем. Но совсем скоро ты очень, очень пожалеешь об этом. Ты поймешь, что я был твоим последним шансом. Не будь меня, ты бы уже… Пойдем, Джордж.

— Джордж, советую тебе остаться, — сказал Лобанов.

— Я ухожу, ты со мной? — громко, словно боясь, что его не услышат, проговорил Иннокентий.

— Джордж, прошу тебя, останься!

Иннокентий решительно двинулся к выходу.

— Быстрей, нам здесь делать больше нечего!

Джордж, словно слон, топтался на одном месте, не зная, что выбрать. Иннокентий уже открыл дверь и намеревался выйти за порог.

Джордж бросил на Лобанова виноватый взгляд и, словно зверь за укротителем, направился за своим родственником. Несколько секунд Лобанов вслушивался в их затухающие шаги. Затем обернулся к Натали.

— Ты считаешь меня ненормальным?

— Я восхищаюсь тобой. Так мог поступить только настоящий князь Лобанов-Тверской. — Она подошла к нему и крепко поцеловала в губы. — Я люблю тебя, — прошептала Натали.

Он почувствовал, как обжигающая волна прокатилось по всему телу.

— И я люблю тебя.

Внезапно он подхватил ее и, совершенно не ощущая веса, понес на кровать.

Он открыл глаза. Было темно, но шестым чувством он почувствовал, что она не спит. Лобанов чикнул зажигалкой, прикуривая сигарету, и услышал ее бодрый, совершенно не сонный голос:

— Дай и мне закурить.

Они лежали и дымили сигаретами. Внезапно Лобанов засмеялся.

— Ты представляешь, у нас могли быть пять миллионов «зеленых». И мы отказались от них. Если бы мне кто-нибудь еще месяц назад сказал, что я способен на такой безумный поступок, я бы счел его сумасшедшим.

Но как видишь.

— Прости, но мне еще при первом твоем отказе хотелось спросить, почему ты это сделал?

Лобанов несколько секунд молча курил, огонек от его сигареты то и дело чертил красные линии в темноте.

— Видишь ли, со мной случилась странная штука. Я никогда не придавал значение своему происхождению, хотя бы уже потому, что не думал о нем. Но когда я встретил Дмитрия Львовича, что-то стало происходить во мне. Я вдруг ощутил, как возвращается ко мне прошлое, как чужие традиции, представления становятся и моими. У меня начала возникать неразрывная связь с тем временем и с теми людьми. Ко мне вернулось понятие рода, единства его общей судьбы. Я понял, что я больше не свободен от нее, что я действительно князь, и что это не просто слово, а очень глубокое понятие, которое несет в себе гигантский смысл. Дмитрий Львович помог мне понять эти истины, я вдруг своими глазами увидел человека, для которого они имеют не только исторический смысл. Сперва для меня это было немыслимо, выше моего разумения. Я видел собственными глазами совсем слабого старика, не способного самостоятельно встать с кресла, но неукоснительно живущего по своим законам, свято выполняющим заветы предков. И это была вовсе не поза, для него так жить и так действовать было абсолютно органично.

— Я рада, что ты это понял, — сказала Натали, целуя Лобанова. — Ты увидел это только сейчас, уже в зрелом возрасте, а я наблюдала за ним с самого детства и самого детства прониклась этими впечатлениями.

— Но ты так боишься бедности, неужели ты спокойно отнеслась к тому, что я отказался от их миллионов.

— А я отнеслась вовсе не спокойно, когда я услышала твои слова, внутри меня все перевернулось. Но я сказала себе: если я хочу быть вместе с этим человеком, то должна принять его решение, как свое собственное. И все же в первые минуты было очень тяжело, невероятно хотелось вмешаться в разговор, заставить тебя взять эти проклятые деньги. Тебе трудно представить, каких сил мне стоило промолчать. Но я очень рада за себя, что сумела сдержаться, что не показала никому свои чувства и тем самым не повлияла на твое решение.

— Меня действительно сильно удивило твое спокойствие в тот момент.

— Я умею скрывать свои свои чувства, особенно, когда я это хочу. Этому искусству я научилась у Дмитрия Львовича, он считал это качество непременным атрибутом аристократа. Он говорил, что никто не должен мешать другим людям заниматься своим делом, направляя на них собственные эмоции. — Натали на несколько мгновений замолчала. — Могу я спросить тебя, что ты собираешься делать? Ты же понимаешь, что после твоего отказа у них не остается иного выбора, кроме как уничтожить тебя. Ты им, словно огромный валун, стоишь поперек дороги.

— Понять это не сложно. Но после гибели Глеба я уже не отступлю. Как бы не развивались события, ничего не изменит моего решения, хотя бы ради того, чтобы им не досталась коллекция. Знаешь, у меня предчувствие, что все произойдет буквально в течение двух последующих дней. Они будут решающими в этой странной истории.

Глава двадцать седьмая

Их разбудил какой-то непонятный шум. В комнату без стука ворвался Луцкой.

— Князь, вставай немедленно! — закричал он.

Лобанов абсолютно голый вскочил с кровати.

— Что происходит? — пребывая еще в состоянии полусна, спросил он.

— Народ пришел. После убийства Глеба, станица разделилась аккурат пополам. Одна половинка против вас, считает, что это вы виноваты в его смерти, а другие за вас, рады, что вы появились, а в смерти винят бандитов. Сюда же пришли те, кто как раз против. Я их пытался удержать, но они ни в какую. Попробуй ты. Князья Лобановы славились тем, что умели говорить с людьми. Учти, это не пьяные мужички Байдачного, эти посерьезней будут.

Пока Луцкой докладывал обстановку, Лобанов и Натали поспешно одевались. Пользуясь моментом, Петр во все глаза смотрел на обнаженную баронессу. Тем более посмотреть было на что, а горящий огонь в глазах атамана совсем не смущал молодую женщину.

— Ну что, князь, выйдешь к народу? — спросил Луцкой, увидев, что Лобанов кончил одеваться.

— Пойдем, — без особого энтузиазма согласился Лобанов.

Они вышли на улицу. Перед домом собралось человек тридцать, причем, три четверти из них были женщины. Настроены они были агрессивны; едва