В конце концов, Джордж придумал место, которое, по меньшей мере, могло гарантировать ему хоть какой-то отдых и возможность присесть — Собор Св. Людовика. Он сел на скамью возле ряда свечей ко всенощной и принялся украшать себе руки. Пакеты стопкой лежали рядом. Когда с руками было покончено, он вытащил кармашка впереди служебник и перелистал его, освежая смутные знания о механике Мессы путем рассматривания картинок, на которых священник выполнял один обряд за другим. Месса — на самом деле штука очень несложная, решил для себя Джордж. Он шуршал страницами, пока не пришла пора уходить. Потом собрал пакеты и вышел на улицу Шартр.

Ему подмигнул матрос, опиравшийся на фонарный столб. Джордж ответил на приветствие неприличным взмахом татуированной руки и, ссутулившись, зашаркал ногами по улице. Проходя мимо Пиратского Переулка, он услыхал какие-то вопли. Там чокнутый торговец сосисками пытался зарезать пластмассовым ножом какого-то педика. Киоскеру этому совсем башню снесло. Джордж на секунду приостановился, разглядев качавшиеся и подскакивавшие сережку в ухе и кашне, пока педик визжал, будто его в самом деле резали. Киоскер, вероятно, не представлял себе ни какой сегодня день, ни какой месяц и даже год. Наверное, думает, что сегодня Марди-Гра.

Шпика из уборной, шедшего следом за матросом, Джордж заметил как раз вовремя. Сейчас он был похож на битника. Джордж заскочил в одну из арок древнего административного здания периода испанского владычества, «Кабильдо», и по галерее промчался до улицы Св.Петра, потом добежал до Королевской и направился прочь от центра, к автобусным линиям.

Теперь шпик, значит, по Кварталу рыскает. Приходится признать — фараоны на высоте. Господи Иисусе. Ни единого шанса не оставляют.

И мысли его вернулись к вопросу хранения. Он уже начинал себя чувствовать каким-то уголовником в бегах, прячущимся от легавых. Куда теперь? Он вскарабкался в автобус «Страсть» и стал над этим размышлять всерьез, пока железный ящик разворачивался и выезжал на Коньячную улицу мимо бара «Ночь Утех». На тротуаре стояла Лана Ли — она руководила своим черным парнягой, который устанавливал на мостовой перед баром какой-то плакат в застекленной коробке. Парняга щелчком отбросил сигарету, которая подпалила бы мисс Ли прическу, если б не была направлена снайперской рукой. Бычок проплыл над самой головой мисс Ли лишь в каком-то дюйме. Какие ловкие нынче пошли негритосы. Надо будет как-нибудь вечерком заехать куда-нибудь к ним в район, яйцами пошвыряться. Они с корешами уже давно так не развлекались: берешь чью-нибудь пришпоренную тачку, катаешься по округе и пуляешь себе в негритосов, которым мозги не хватило на обочине не стоять.

Но вернемся к вопросу хранения. Только когда автобус пересек Елисейские Поля, Джордж что-то придумал. Вот же оно. Все время перед носом маячило — он просто не сообразил. Джордж готов был пнуть себя в лодыжку заточенным носком своего цыганского сапога. Перед глазами у него стоял прекрасный, просторный, защищенный от превратностей погоды металлический ящик, мобильный несгораемый шкаф, который ни одному шпику на свете, сколь бы хитер он ни был, не придет в голову открыть, сейф, охраняемый самым большим олухом в мире: отсек для булочек в жестяной сосиске этого придурочного киоскера.

— Ай, погляди только, — сказала Санта, поднося газету к самом носу. — Какую славненькую картину у нас показывают с маленькой Дебби Рейнольдс [Дебра (Мэри Фрэнсис) Рейнольдс (р.1932) — ведущая актриса американских мюзиклов 50-х годов. «Тэмми и холостяк» — ее фильм 1957 года.].

— Ай, какая миленькая, — откликнулась миссис Райлли. — Вам она нравится, Клод?

— А это кто? — с приятностью осведомился мистер Робишо.

— Маленькая Дебра Рейнольдс, — пояснила миссис Райлли.

— Я, кажется, не могу ее припомнить. Я не ходок по картинам.

— Она дорогуша, — сказала Санта. — Такая щупленькая. Ты когда-нибудь видела ее в той прелестной фильме, где она там Тэмми играла, Ирэна?

— Это там, где она ослепла?

— Нет, девушка! Ты, наверно, с другой перепутала.

— Ох, я даже знаю, с кем, лапуся. Я про Джун Уайман [а самом деле — Джейн Уайман (Сара Джейн Фолкс, р. 1914) — звезда американского кино 1940-х годов, знаменита своим ответом на вопрос, почему она развелась с Рональдом Рейганом: «Он слишком много говорил».] думала. Она тоже милашечка была.

— Ай, хорошая какая, да, — откликнулась Санта. — Помню ту картину, где она играла куклу такую глупую, ее еще потом снасильничали.

— Боже-Сусе, хорошо, что я не пошла.

— Ай, чудесная картина была, малыша. Очень драматиццкая. Какое у этой куклы лицо было, когда ее снасильничали. Никогда не забуду.

— Кому-нибудь еще кофы налить? — спросил мистер Робишо.

— Ага, вот суда плесните, Клод, — сказала Санта, снова складывая газету и швыряя ее на холодильник. — Как жалко же, что Анджело не смог. Бедненький мальчик. Сказал мне, что день и ночь работать сам будет, чтоб хоть кого-нибудь привлечь. Наверно, дежурит сегодня где-то. Вы бы слышали, чего мне Рита евонная грит. Анджело, кажись, пошел и купил себе носить много дорогой одёжи, чтобы, наверно, какого супчика привлечь. Ну стыд же ж какой, а? Оно и видно же ж, как мальчик органы любит. Если его вышибут, у него ж сердце разобьется. Ох, хорошо б он побродягу какого привлек.

— Тяжкая у Анджело дорожка, — рассеянно произнесла миссис Райлли. Она вспомнила о вывеске «МИР ВСЕМ ЛЮДЯМ ДОБРОЙ ВОЛИ», которую Игнациус прикрепил кнопками к фасаду их дома, вернувшись как-то раз с работы. Как только она появилась, мисс Энни пустилась в допрос с пристрастием — она орала свои вопросы из-за закрытых ставень. — А что вы думаете, Клод, если кому-то мира хочется?

— По мне, так это чистый комуняс.

Худшие страхи миссис Райлли осуществились.

— А кому это мира хочецца? — спросила Санта.

— Игнациус вывеску на дом повесил про мир.

— Я так и знала, — рассердилась Санта. — Сначала этот мальчик короля себе хочет, а теперь — мира. Говорю тебе, Ирэна. За ради твово же блага. Мальчика твово следывает посадить.

— А сережку он уже не носит. Я его спросила, а он грит: «Не ношу я никакой сережки, мамуля».

— Анджело врать не станет.

— Может, у него — малюпусенькая.

— По мне так сережка сережка и есть. Правда же ж, Клод?

— Это правда, — степенно ответил Клод Санте.

— Санта, лапуся, какая миленькая у тебя Святая Дева на тиливизере, — поспешила отвлечь их от сережки миссис Райлли.

Все посмотрели на телевизионный приемник, стоявший рядом с холодильником, и Санта ответила:

— Ну она же правда хорошенькая? Это наша маленькая Матерь Чиливиденья. У нее снизу присоска, чтоб я ее не сшибла, когда грохочу тут по кухне. Я ее у Ленни купила.

— У Ленни все есть, — сказала миссис Райлли. — И, похоже, с хорошего пластика сделали, не ломается.