Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне кажется, я как-то раз слышала ваше выступление на сходке рабочих. Вы говорили что-то о необходимости соблюдения их прав. Но я могу ошибаться, – затараторила Фанни. Она немного нервничала.
– Я часто использую двойников для публичных выступлений, а сам тем временем смешиваюсь с толпой митингующих. Я лично отбираю всех своих рекрутов. – Мэллори похлопал ладонью по диванной подушке, лежавшей рядом с ним на кушетке. – Кое-кто из моих людей имеет неплохой опыт выступлений на театральных подмостках, и им нравится выступать перед публикой. Я также нахожу их умение гримироваться и перевоплощаться полезным для моих предприятий.
– Вы мните себя Робином Гудом? – спросила Фанни.
– Я не рыцарь и не крестьянин, но определенно стою над законом. – Он пристально изучал ее взглядом, как бывалый повеса приглядывается к намеченной жертве. – Робин Гуд – это слишком уж романтично для нашего времени и нашего возраста, вы не находите? Подданные Британии уже давно сделали свой выбор: заменили доброго коня паром, навалили свою работу на малолетних… – Мэллори протянул руку к лампе и притушил фитиль. – Предали забвению мягкий свет газовых фонарей ради электрической лампочки мистера Свана.
Пока Мэллори возился с фитилем, Фанни исподволь разглядывала его шрам – красный зигзагообразный рубец, протянувшийся от макушки до уха. Ей хотелось проглотить виски залпом, но она пила его медленно, мелкими глотками.
– Не думаю, что электричество когда-либо вытеснит красоту живого огня, – сказала Фанни, глядя на него поверх кромок стакана. На мгновение ее обожгло огнем его взгляда. И тогда она забыла о решении пить медленно и опрокинула весь виски в рот. – Скажите мне, Мэллори, вы вознамерились положить конец прогрессу вообще или вы действуете избирательно?
Уголки его губ чуть заметно приподнялись. Пожалуй, ей удалось слегка позабавить этого прожженного циника.
– Как я уже отмечал, граждане Британии сделали свой выбор: они вращают колесо прогресса, чего бы им это ни стоило. В «век машин» Британия превратила себя в «мастерскую мира». По крайней мере, так ее назвал Томас Карлейль.
Расслабленная, вальяжная поза Мэллори отчетливо контрастировала с его взглядом. Эти черные глаза смотрели на нее с испытующей, оценивающей пристальностью.
– Одно дело, когда дети работают на ферме, помогают родителям, – продолжал Мэллори, – но заставлять ребенка лазать в узком вентиляционном стволе угольной шахты, чтобы открывать и закрывать заслонки или протискиваться под работающими машинами, которые могут его покалечить… – Мэллори замолчал, погрузившись, как показалось Фанни, в свои тяжелые думы.
– Вот уже несколько лет как принят закон, запрещающий принимать на постоянную работу на заводы и шахты малолетних детей, – возразила Фанни, при этом смущенно поежившись. – С каждым годом промышленники предпринимают новые положительные шаги в этом направлении, – не слишком уверенно заключила она.
– Когда их к тому принуждают.
– Согласна, изменения не всегда вносятся добровольно. – Фанни опустила глаза. – Почему бы вам, – вновь подняв на него взгляд, предложила Фанни, – не пойти законным путем? Вы могли бы внести законодательную инициативу о том, к примеру, чтобы женщинам платили наравне с мужчинами за равный труд, или о том, чтобы выделялось больше средств на строительство и содержание школ для неимущих.
– Мой брат погиб, раздавленный одной из громадных машин, что производил ваш отец. – Мэллори пересел так, что они оказались почти лицом к лицу. – Ему исполнилось всего девять лет.
– Так, выходит, вы мстите? Око за око? – проговорила Фанни занемевшими губами.
Мэллори допил то, что было у него в стакане, и встал, чтобы подлить еще.
– Да, но на этом мой печальный рассказ не закончен. – Он вернулся с графином в руке и подлил Фанни по ее молчаливой просьбе. – Одним прекрасным октябрьским утром вся моя семья трагически погибла при взрыве на пороховом заводе Джевелла. Тогда погибло сто девять человек – мужчин, женщин и детей, а остальные превратились в калек. Случилось это за несколько лет до вашего рождения.
– Нет, это произошло в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году, как раз в тот год, когда я родилась, – еле слышно пробормотала Фанни.
Мэллори потер висок.
– Во время взрыва, – продолжал он, – я находился в лазарете. Мне там зашивали руку. Вот так, по иронии судьбы производственная травма спасла меня от смерти.
Сердце тяжело ухало в ее груди.
– Вы потеряли всех своих близких?
– Господь меня не пощадил. К тому времени, как я вернулся на завод, здание было объято пламенем. Мало кто из обожженных сумел выползти из него живым.
Фанни закусила губу.
– Неудивительно, что вы взяли на себя миссию избавить страну от модернизации. – У Фанни земля медленно уходила из-под ног. Как может человек оправиться после такого удара? Наверное, никак. – Я ни в коей мере не стремлюсь умалить вашей чудовищной потери, того несчастья, что свалилось на вашу семью, но я по крайней мере хотела бы возразить вам в том смысле, что индустриализация принесла кое-что хорошее. Машины создали новый рабочий класс, который Роберт Пиль назвал…
Мэллори вздохнул.
– Вспомогательной человеческой расой, которую загоняют на заводы и вынуждают стать трудолюбивыми работниками. – Мэллори потихоньку потягивал виски. – И раз уж вы цитируете Пиля, то позвольте мне встречную цитату поэта и критика Мэтьюза Арнольда: «Эта странная болезнь современности с ее болезненной спешкой, с ее размытыми целями…»
Взгляд его сделался отчужденным. Впрочем, как Фанни сейчас осознала, глаза его были глазами человека не от мира сего. Почувствовав на себе ее взгляд, Мэллори посмотрел на нее.
– Кстати, о еще одном омерзительном побочном продукте жадности и массового производства. Долго ли осталось до того, как весь природный ландшафт Британии будет безвозвратно изуродован?
Фанни поймала себя на том, что оценивает Мэллори с совершенно неожиданной для себя стороны: видит в нем не противника, а достойную сострадания жертву – израненную покореженную душу. Его взгляды, взгляды человека, объявившего крестовый поход против прогресса, не были взглядами фанатика или безумца. Напротив, в них присутствовало по-настоящему рациональное зерно. Даже этот странный огонь в глазах его, казалось, притух, словно его одержимость ушла вглубь, скрылась в потаенном уголке его души, спряталась от досужих глаз.
Сидя рядом с ним, Фанни понимала, отчего ему верили, отчего за ним шли и умирали люди. Не прилагая к тому никаких видимых усилий, он умело подчинял их себе. И сейчас Фанни чувствовала это на себе. Мэллори был прекрасно сложен, высок, широкоплеч. В нем чувствовался избыток мужской силы, и это заставляло Фанни испытывать некое… беспокойство. Что-то напоминающее легкую дрожь, прокатилось по ее телу.
– Не думаю, что кому-то нравится смотреть на фабричные трубы, разве что самим фабрикантам. Но надо ли наказывать их так жестоко? – Нервничая, она облизнула губы, и его взгляд опустился на ее рот.