Поэтому из-за проблемы с регулированием обратной связи в поврежденном гиппокампе у пожилых людей возникает повышенный уровень глюкокортикоидов. Почему же в стареющем гиппокампе выходят из строя нейроны? Как уже говорилось в главе 10, под воздействием глюкокортикоидов.

Если вы читали внимательно, то, наверное, заметили нечто коварное в этих результатах. Когда гиппокамп поврежден, крыса вырабатывает больше глюкокортикоидов. А это должно нанести еще больший вред гиппокампу. Что, в свою очередь, должно вызвать еще более интенсивную выработку глюкокортикоидов... Происходит взаимное усугубление и образуется порочный круг дегенерации, который имеет место у многих стареющих крыс. А его потенциальные патологические последствия подробно обсуждались почти на каждой странице этой книги.

Наблюдается ли этот порочный круг дегенерации у людей? Как уже говорилось, уровень глюкокортикоидов сильно повышается у очень пожилых людей. В главе 10 в общих чертах описаны главные доказательства того, что эти гормоны способны оказывать негативное воздействие на гиппокамп человека. Гиппокамп человека и приматов является регулятором отрицательной обратной связи для выработки глюкокортикоидов, поэтому повреждение гиппокампа связано с избытком глюкокортикоидов, так же как у грызунов. Таким образом, уже описанный порочный круг дегенерации существует и у человека, и если человек в прошлом подвергался тяжелым стрессам или принимал синтетические глюкокортикоиды при лечении каких-либо заболеваний, то вероятность прогрессирования некоторых аспектов этого порочного круга увеличивается (рис. 47).

Значит ли это, что все потеряно и что этот вид дисфункции — неотъемлемая часть старения? Конечно, нет. Двумя параграфами выше я неслучайно написал, что этот порочный круг возникает у «многих» крыс, а не у «всех». Некоторым крысам удается благополучно стареть в том смысле, что у них этого порочного круга не возникает, так же как и у многих людей — их счастливые истории описаны в последней главе этой книги.

Таким образом, еще не совсем ясно, актуальна ли ситуация с «глюкокор- тикоидной нейротоксичностью» для процесса старения мозга человека. К сожалению, в течение ближайших лет мы вряд ли получим ответ на этот вопрос, поскольку этот предмет трудно изучать применительно к людям. Однако основываясь на наших знаниях об этом процессе у крыс и обезьян, можно сделать вывод, что токсичность глюкокортикоидов является поразительным примером того, как стресс может ускорить старение.

Если выяснится, что это относится также и к нам, это будет тем аспектом нашего старения, который таит в себе особую угрозу. Если мы пострадали в катастрофе, если теряем зрение или слух, если мы так ослаблены сердечной болезнью, что прикованы к постели, для нас становится недоступным многое из того, что наполняет жизнь смыслом. Но когда поврежден мозг, когда исчезает способность вызывать старые воспоминания или создавать новые, нас охватывает страх утратить разум и свою уникальную личность— именно этот вариант старения пугает нас больше всего.

Думаю, к настоящему времени, осилив 12 глав книги, даже самый терпеливый читатель должен устать от подробного описания разнообразных расстройств, которые может повлечь за собой стресс. Пора перейти ко второй половине книги, в которой рассматриваются управление стрессом, совладание с ним и индивидуальные различия в реакциях на стресс. Пора начать получать хорошие новости.

13. Почему психологический стресс вызывает стрессовую реакцию?

Некоторые рождаются биологами. Определить их можно еще в детстве — это они, с удобством расположившись за игрушечным микроскопом, на обеденном столе препарируют какое-нибудь мертвое животное; и это их за одержимость дразнят в школе гекконами[82]. Но в биологию приходят разные люди и из других областей — химии, психологии, физики, математики.

Через несколько десятилетий после возникновения науки о физиологии стресса ее наводнили люди, получившие сугубо техническое образование. Как и физиологи, они считали, что организм работает в соответствии со своей беспощадной логикой, но, будучи биоинженерами, как правило, видели в организме нечто похожее на принципиальную схему, например, радиоприемника: соотношение данных на входе-выходе, импеданс, контур обратной связи, сервомеханизм. Меня от таких слов в дрожь бросает — я и пишу-то их, едва понимая; но биоинженеры совершили чудо, вдохнув жизнь в науку о стрессе.

Предположим, вам интересно, как мозг узнает, когда остановить секрецию глюкокортикоидов — когда «хорошего понемножку». У всех есть смутное представление, что мозг так или иначе должен уметь измерить уровень глюкокортикоидов в крови, сравнить его с неким желательным уровнем и решить, продолжать ли секрецию КРГ или перекрыть кран (если опять обратиться к «сантехническому» сравнению). Тут пришли биоинженеры и продемонстрировали, что этот процесс куда более интересен и сложен, чем можно вообразить. Существует «несколько способов обратной связи»; время от времени мозг измеряет уровень глюкокортикоидов в крови, а иногда и скорость, с которой этот уровень меняется. Биоинженеры решили и еще один важный вопрос: идет ли процесс стрессовой реакции по линейному закону, или по закону «все или ничего»? Во время стресса вырабатываются адреналин, глюкокортикоиды, пролактин и другие вещества; но вырабатываются ли они в одной и той же степени независимо от интенсивности раздражителя (по закону «все или ничего»)? Система оказалась очень чувствительна к его силе, демонстрируя линейную зависимость между, например, степенью снижения кровяного давления и секреции адреналина, между уровнем гипогликемии (снижение сахара в крови) и секрецией глюкагона. Организм способен не только ощущать стресс физически, но и быть удивительно точным, выясняя, насколько серьезно и насколько быстро стресс может нарушить ему аллостатический баланс.

Красиво и солидно. Ганс Селье любил биоинженеров, что особенно важно, поскольку в его время все рассуждения о стрессе основной массе физиологов казались, скорее всего, довольно нелепыми. Эти физиологи знали, что организм выдает один набор реакций, когда ему слишком холодно, и диаметрально противоположный, когда слишком жарко, но появился Селье со своей командой и принялся настаивать, что существуют физиологические механизмы одинаковой реакции и на холод, и на жар. Как это? И на травму, и на гипогликемию, и на гипотонию? Находящиеся в столь враждебном окружении эксперты по стрессу с распростертыми объятиями встретили биоинженеров. «Теперь-то вы понимаете, что все по-настоящему; теперь можно измерить стресс математически, построить блок-схемы, контуры обратной связи, формулы...» Золотые денечки для всей этой компании. Если система оказывалась гораздо сложнее, чем ожидалось, то усложнялась и методика, точная, логичная, механистическая. Вскоре можно было бы промоделировать организм как одно большое соотношение данных на входе-выходе: ты мне точно сообщаешь, насколько сильный стресс обрушится на этот организм (до какой степени он изменит уровень сахара в крови, объем жидкости, оптимальную температуру и т. д.), а я тебе точно скажу, каких стрессовых реакций следует ждать.