Монашеское сословие (ордо) существовало обособленно от суетного мира. Отказавшись от секса, денег, насилия и соблазнов – самых тлетворных аспектов мирской жизни, – оно выбирало целомудрие, бедность и стабильность. В отличие от неугомонных «неусыпающих», бенедиктинские монахи давали обет оставаться в одной общине всю жизнь{945}. Однако монастырь не столько предназначался для индивидуального духовного поиска, сколько выполнял социальную роль: давал занятие младшим сыновьям знати, которые не имели надежд владеть собственной землей и могли стать дестабилизирующей силой в обществе. В то время западное христианство еще не различало общественное и частное, естественное и сверхъестественное. Таким образом, ведя духовную брань с бесами, монахи вносили вклад в безопасность общества. У аристократа было два способа служить Богу: воевать или молиться{946}. Монахи были своего рода духовными солдатами. Их битвы были такими же реальными, как и у обычных солдат, но намного более важными:

Каролингская аристократия была убеждена, что успех их земных битв зависит от духовной брани монахов, пусть даже сражаются последние лишь «бдениями, гимнами, молитвами, псалмами, милостыней и ежедневными мессами»{948}.

Первоначально в западном христианском мире было всего три сословия: монашество, клир и миряне. Однако в каролингский период возникло два особых аристократических сословия: «сражающиеся» (беллаторес) и «молящиеся» (ораторес). Отныне священники и епископы, несшие служение в мире, – некогда отдельное сословие – мыслились как одно целое с монахами и все чаще жили по-монашески, мирно и целомудренно. Франкское и англо-саксонское общество отчасти сохранило древние арийские ценности. Поэтому воины в нем несли на себе печать скверны, которая лишала их права соприкасаться с сакральными предметами и служить мессу. Но военное насилие вскоре получило христианское благословение.

В IX и Х вв. скандинавские и мадьярские захватчики опустошили Европу и положили конец империи Каролингов. Но хотя в памяти потомков они остались злобными чудищами, вождь викингов мало отличался от Карла Мартелла и Пипина: это был «король на тропе войны» (вик), сражающийся за добычу, дань и славу{949}. В 962 г. германскому вождю Оттону удалось отогнать мадьяр и воссоздать Священную Римскую империю на большей части Германии. Однако во Франции королевская власть пришла в такой упадок, что короли уже не контролировали аристократов, которые не только погрязли в междоусобице, но и начали присваивать церковную собственность и терроризировать крестьянские селения, в случае неурожая убивая скот и поджигая дома{950}. Члены более мелкой аристократии, рыцари – это слово происходит в английском от «кнехты» («солдаты»), во французском от «кавалеры» («всадники») – не испытывали на сей счет мук совести: мол, как же еще жить? Десятилетиями французские рыцари воевали и в экономическом плане уже не могли обходиться без грабежей. Как объясняет французский историк Марк Блох, война не только приносила рыцарю славу и подвиги, но и служила главным источником дохода; для рыцарей менее состоятельных мир оборачивался потерей престижа и экономическим кризисом{951}. Без войны рыцарь не мог добыть денег на коня и оружие и вынужден был заниматься низкооплачиваемой работой. Как мы уже видели, захват собственности считался у аристократов единственным достойным способом обогащения, причем в Европе раннего Средневековья, по сути, не существовало грани между войной и грабежом{952}. Соответственно, в Х в. для многих обедневших рыцарей было вполне естественно грабить и устрашать крестьян.

Вспышка насилия совпала с развитием поместного земледелия и полноценной аграрной системы, которая опиралась на насильственное присвоение прибавочного продукта{953}. А со структурным насилием в конце Х в. появилось и новое сословие, призванное трудиться, – «безоружная чернь» (имбелле вульгус){954}. Было покончено с древним разделением между свободным крестьянином, имевшим право носить оружие, и рабом, не имевшим такого права. Обе группы стали мыслиться как единое целое: ее представителям запретили сражаться, а значит, лишили возможности защищаться от нападения рыцарей. В финансовом положении они еле сводили концы с концами. В западном обществе сложилась двухслойная система: «могущественные» (потентес) и «бедные» (пауперес). Чтобы держать в узде бедняков, аристократам требовалась помощь солдат. Поэтому рыцари становились вассалами, избавленными от рабства и налогообложения, а также членами знати.

Аристократические священники не только поддерживали эксплуататорскую систему, но и во многом создали ее, возмущая бедняков вопиющим нарушением евангельских заповедей нестяжательства. Тех, кто возражал громче всех, объявляли еретиками. Однако протесты, хотя и выражались в религиозной форме, не касались богословских вопросов и были направлены против системы социально-политической. Скажем, в начале XI в. Роберт Арбриссельский исходил босиком Бретань и Анжу во главе «бедняков Христовых» (Pauperes Christi), проповедуя возвращение к евангельским ценностям. У многих это вызывало сочувствие{955}. Целые толпы собирал на юге Франции Генрих Лозаннский, обличая алчность и нечестие клира. Танхельм Антверпенский проповедовал столь успешно, что люди переставали ходить на мессы и отказывались платить десятину. Правда, Роберт потом покорился Церкви, основал бенедиктинский монастырь, а в итоге попал в святцы. Но Генрих Лозаннский упорствовал в «ереси» 30 лет, а Танхельм учредил свою церковь.