– Сейчас прямо, а на светофоре налево! Так, молодец, теперь вон там направо!

Свои указания Дирли-Ду подкрепляла изящными жестами, странно, что лобовое стекло при этом оставалось невредимым.

– Бедный Макс пострадал сильнее всех, да? И теперь по крайней мере неделю мы будем слышать его стенания. А ты, Костя, я заметила, никогда не жалуешься.

– Зачем? – удивился Константин.

– Чтобы тебя пожалели.

– Но ведь, говорят, жалость унижает.

– Но это только говорят. Глобальное заблуждение. На самом деле, что может быть приятнее, когда тебя гладят по голове, утешают и кормят мандаринами.

– Но знаю. Если бы ты меня утешала… Да. Мне, наверное, было бы очень приятно.

– Ну тогда попробуй! Скажи мне: Дирли-Душечка, как же мне досталось, бедный я, несчастный. Губа разбита, скула исцарапана…

– Тазобедренный сустав вывихнут, череп проломлен, сердцебиение не прослушивается, – кивнул Константин. – Давай все-таки оставим нытье Максиму, лучше скажи мне, куда мы едем?

– А мы уже приехали. Тормози.

Целью поездки был, как оказалось, маленький ресторан «Цыпленок табака», расположенный в подвале красно-кирпичного дома. Дирли-Ду устремилась к крутым ступенькам, ведущим вниз, а Костя с ужасом подумал, что у него в кармане только спонсорская помощь друга Толи, и больше ничего, и неизвестно, сможет ли эта скромная сумма удовлетворить аппетит сибаритки Дирли-Ду.

Костя порывисто схватил за локоть свою внезапную подругу:

– Стой! У меня с собой всего триста!

«И не только с собой», – добавил он мысленно. Дирли-Ду уставилась на руку капитана, сжимавшую ее предплечье.

– Триста тысяч, – медленно повторила она. – Недурно. Я думаю, мы уложимся. Тут недорого. В крайнем случае, у меня в сумочке валяются бесхозные пять-шесть миллионов. Ты так приятно здесь надавил. Еще раз, пожалуйста. Ты не пробовал свои силы в мануальной терапии?

Из бойниц под потолком, отделанных рамами темного дерева, проникал дневной свет. На столах лежали вишневые скатерти, лампы-бочонки под красными абажурами, огромные стулья с квадратными резными спинками, пейзажи на стенах, букеты увядших полевых цветов и соломы, пивные кружки и куклы в национальных костюмах на полочках – все это должно было придать интерьеру ресторана колоритный уют.

Дирли-Ду окинула внутреннее убранство взглядом знатока, Константин подтолкнул ее к столику в уголке – там будет удобно – и вырвал у подоспевшей официантки меню.

– Салат «Венецианский» и цыпленок по-посольски, – сказал он, облизываясь. Его глаза горели голодным блеском. – А девушке фрикасе и грибной салат.

– Почему? – удивилась Дирли-Ду. – Что за произвол? Почему мне фрикасе? Я тоже хочу цыпленка. Мне, пожалуйста, так же, как и ему.

– Потому что это самое дорогое блюдо меню. Я думал, ты именно его и выберешь…

Через несколько минут Костя вонзил нож и вилку в свернутую рулетом цыплячью грудку, предварительно полив ее розовым чесночным соусом. Рулет брызнул соком и расплавленным сыром, из него вывалилась резаная петрушка. Дирли-Ду с улыбкой смотрела на оголодавшего капитана.

– Ну мы и налопаемся сейчас чеснока, – сказала она. – Поцелуи станут невозможными.

– Пряжников простит. Я бы счел за награду целовать тебя, даже если бы ты переработала в обед тонну чеснока и лука.

– Ты мне говоришь такие приятные вещи. Бумаги Куницына уже изучил?

– Да. Мы с тобой собрали богатый материал. Спасибо, Дирли-Ду, что помогла.

– Представь, теперь мне немного не по себе. Ты подбил меня на авантюру, о чем я сожалею. Вдруг Куницын вовсе не такой плохой, как ты его расписываешь?

– Он плохой мальчик, не сомневайся. Отвратительный. И скоро я за него возьмусь.

– Костя, ты всегда в состоянии войны?

– Я?

– Дома у тебя разгром, и милосердная соседка Танечка торопливо заметает следы нашествия варваров. У «Сицилии» тебя поджидают свирепые парни в одинаковых черных куртках, словно из карательного подразделения какой-нибудь организации, с явным намерением покалечить. Ты всегда так живешь?

– Временные трудности. Быть налоговым полицейским и не доставлять никому хлопот – для этого надо иметь совсем гнилую сущность. Моя работа в том и заключается, чтобы чинить неприятности тем, кто того заслуживает. Ну и, естественно, ответная реакция. Часто предлагают взятку, иногда пытаются убить. Меня такая жизнь устраивает.

– Я думаю, ты специально провоцируешь события, чтобы они развивались по худшему сценарию. Чтобы нервы были напряжены до предела.

– Зачем? Я не самоубийца. Я люблю острые ощущения, но не до такой степени, чтобы намеренно рисковать жизнью.

– Тебе нравится мой Пряжников? – сменила тему Дирли-Ду.

– Нравится, – вздохнул Константин. – Классный мужик. И какой удачливый. Владеть таким сокровищем, как ты! Таким бриллиантом искусной огранки. Я завидую. – Костя еще раз вздохнул и расстроенно вылил на последний кусок цыпленка остатки соуса.

Дирли-Ду ковырялась в почти нетронутой тарелке.

– Трудно устоять, когда так безапелляционно, в лоб, говорят комплименты, – улыбнулась она.

– Но ты ведь устоишь.

– Ты уверен?

– Уверен. Ты ни за что не согласишься изменить своему супермену Пряжникову.

– Во-первых, ты не менее супермен, чем он, а во-вторых, я вольная птица и свободна в выборе. Но и ты мне никогда не предложишь обвести Андрея вокруг пальца, потому что это непорядочно.

– Не предложу, – согласился Константин с душераздирающей тоской в глазах.

– Цена порядочности – отказ от многих жизненных удовольствий.

– А практически все жизненные удовольствия или незаконны, или неприличны, или чреваты нехорошими последствиями. Если ты не против, закончим обед. Я должен ехать обратно.

– Сначала завезешь меня к Андрею?

– Конечно.

Официантка принесла счет на блюдечке. Капитан, не дрогнув, положил сверху пять пятидесятитысячных купюр. Посольские цыплята весили двести тридцать пять тысяч. Разоренный Дирли-Ду, Костя покидал ресторан с полусотней в кармане. Но оставалась надежда на завтрашнюю премию.

Сердце Андрея ухнуло и понеслось рваным галопом необъезженного скакуна. Доблестный сыщик безвольно повис на почтовом ящике – в его руках белел продолговатый конверт, на котором под красивой маркой с Эйфелевой башней был аккуратным девичьим почерком выведен пряжниковский адрес. Это было письмо от Катерины.

Теряя сознание, Пряжников дополз до своей квартиры. Дверь открыла неземная Дирли-Ду. Она была в просторной трикотажной кофте и босиком. В одной руке Дирли-Ду держала зеленое яблоко, в другой – Уголовный кодекс.