Для этого не было времени. Сейчас был неподходящий момент, чтобы объяснять Джой природу ее «сна» — или того, кем он являлся.

— Джоэль, послушай меня. Ты была ранена, и нам нужно получить для тебя помощь, как можно скорее, — он поменял ее положение в своих руках, и это движение, казалось, завладело всем ее вниманием.

— Ты не оставишь меня? Люк, не оставляй меня! — неожиданно в ее голосе прозвучало такое беспокойство, что он понял — она уловила, по крайней мере, некоторые его слова.

Проявляя безмерную осторожность, чтобы не надавить на поврежденные ребра, он прижал ее к себе так близко, как мог, чувствуя, как ее пальцы, скользящие по его коже, стараются схватить его, чтобы удержать. Даже слабая она решительно тянулась к нему. Радость расцвела в его сердце, он задвинул ее в безопасное место, как редкую и хрупкую вещь.

— Я не оставлю тебя, Джой. Никогда, — прошептал он, пока она не успокоилась и снова не обмякла в его руках. Она вновь стала дышать ровнее.

— Я должен кое—что сделать — позвать тебе на помощь. Мне нужно, чтобы ты была сильной, не сдавалась и продолжала бороться. Ты сможешь это сделать для меня?

Джой искала его глаза, ее собственные, темные в тусклом приглушенном свете пещеры, были почти черными от боли и страха.

— Я постараюсь, Люк. Я не хочу покидать тебя.

Скрывая свою уязвимость, которой не было места в том, что он должен был сделать, Люк поцеловал ее брови.

— Я буду настаивать на этом, Джой. Продолжай бороться. Не сдавайся. Если ты уйдешь, — он сделал глубокий вздох и посмотрел ей в глаза, — я последую за тобой.

На мгновение она нахмурила брови, будто стараясь вникнуть в смысл его последних слов, потом улыбнулась, несмотря на боль, которая, как он знал, мучила ее с каждым вздохом.

— Я никогда не сдавалась без борьбы, — она закрыла глаза, и Люк позволил ей передохнуть, зная, что сделал все, зависящее от него. Оставалось только одно.

Он медленно, с бесконечной осторожностью, опустил ее на мягкую кровать из сухих листьев и хвои, которую приготовил для нее, и укутал своей курткой и запасным одеялом так, чтобы никакой холод не смог проникнуть. Она еще раз открыла глаза, но в них уже не было страха — только безоговорочное доверие, полная вера в его защиту.

В него.

Эта мысль еще больше подстегнула его решимость, которую он никогда не чувствовал в своей жизни — за исключением одного времени, которое давно прошло, и это старое решение смешивалось с новым, пока они не стали неотделимы друг от друга. Люк поцеловал ее еще раз напоследок, мягко советуя быть сильной, и покинул пещеру.

Он по лодыжку утопал в снегу, равнодушный к ледяным укусам своих босых ног. Когда он ступил в центр небольшой поляны, оставленные им позади отпечатки ступней смешивались с его же собственными следами от лап, оставленными в ходе схватки; он уделил им внимания не больше, чем ветру, атаковавшему его лишенное меха голое тело со всех сторон.

Закрывая глаза, он пожелал измениться. Боль была настолько ужасна, что он сжал зубы, но терпел муку трансформации, пока его мускулы кричали в протесте, а все инстинкты подсказывали, что тело еще не готово. Раны, полученные от гризли, снова открылись и кровоточили, силы исчерпались в сражении, и организм сопротивлялся, отдавая последние остатки энергии.

Этого было достаточно. Он открыл рот в беззвучном крике, который перешел в низкое рычание. Его лапы не чувствовали холода, густой мех защищал от ветра, пока он отряхивался. Мир поменялся в его волчьих глазах, а чувства крайне обострились после трансформации. Он ощущал запах Джой — на себе, на земле, где она лежала, в пещере, где она ждала его, доверяя ему свое спасение.

Тонкий слой человечности оставался неизменным даже в то время, когда волчьи инстинкты понукали его бежать, найти других и привести их, что—то делать, а не ждать в беспомощном бессилии. Но он сел на задние лапы и навострил уши, ловя послания, проносящиеся в осеннем воздухе. Люк закрыл глаза, поднял голову и завыл.

Он выл до тех пор, пока не показалось, что его душа с отчаянием вырвалась из него. Он скулил о своей нужде в свинцовое небо, пока не уловил эхо крайне далекого ответа своих собратьев.

Он ответил им и услышал их подтверждение. Его лапы подкосились, и он повалился на снег, частые и тяжелые вдохи—выдохи соединялись в белые клубы, которые танцевали и расходились отдельными клочками на ветру. Вопреки общему бессилию, его хвост стучал по снегу.

Запах Джой прибыл к нему с дуновением ветра. С ворчанием он заставил себя подняться. Он захотел снова трансформироваться, он боролся и просил этого. Ничего не произошло. Рыча от разочарования, он повернулся вокруг себя и почуял собственную кровь и раны, которые ослабили его способность к трансформации. Ему нужно время, чтобы излечиться и восстановить энергию, горячую силу жизни, которая была источником его двойного «я». Выбора не оставалось.

Он вернулся в пещеру, повторно пересекая следы, оставленные в человеческом обличье. Чувствовался страх, страх женщины, лежащей в пещере, чьи затрудненное дыхание и запах боли ударили ему в ноздри так, что он на мгновение остановился у входа. Он вздохнул и заставил свои ноги передвигаться в ее направлении.

Она была в сознании. Ее глаза были полузакрыты в изнеможении, но она заметила его сразу же, как только он приблизился.

Если бы она закричала или, задыхаясь от страха, стала отбиваться от него руками, то что—то бы умерло глубоко в его сердце, хотя он и не оставил бы ее, когда она в нем так нуждалась. Но их взгляды встретились, и на секунду ее глаза прояснились, когда она прошептала его имя.

— Люк.

Потом насыщенные глубины ее глаз заволокло пеленой, и они потускнели, она протянула к нему руку, одновременно откидывая голову на листья.

— Побудь со мной, Люк, — ее пальцы сжали его мех. — Побудь со мной.

Когда ее рука соскользнула, он опустился возле нее и растянулся во всю длину своего тела поверх одеяла. С бесконечной осторожностью он положил голову ей на плечо, ее рука погладила его еще раз, она задышала и согрелась в тепле его тела. Он дрожал от кончика носа до хвоста от соприкосновения с ней.

Ничего не оставалось делать, как ждать. Джой отдыхала урывками, периодически проваливаясь в короткий сон. Когда сон становился достаточно глубоким, чтобы вызвать опасения, Люк будил ее. Он проявлял большую осторожность, чтобы толчок был мягким, но, казалось, она совсем не боялась, даже в те несколько раз, когда ее глаза фокусировались на нем. Это было так, словно она видела только его глаза и инстинктивно понимала, что их связь существует на уровне, далеком от простого человеческого осознания.

Звук человеческой речи вывел его из состояния легкой дремоты. Он поднял голову с плеча Джой и подал голосовой сигнал, обнаруживая себя. Они услышали его и ответили. С дрожащим вздохом он собрался с силами для длинного перехода домой.

Джой ощущала проходящее время вереницей разрозненных бусин, маленькие устойчивые фрагменты болезненного сознания чередовались с длинными периодами забвения. Телу хотелось отключиться, но что—то в рассудке удерживало ее от этого шага, смутные воспоминания умоляющих и яростных интонаций знакомого голоса заставляли держаться в сознании. Повиновение шло вопреки соблазну впасть в забытьё.