– На досуге вы, судя по всему, подрабатываете составлением шарад для популярных журналов и коанов для дзеновских монахов, – сердито говорю я. – «Вспомнишь, если постараешься», – это ж надо! Величайшая подсказка всех времен и народов. Убиться веником!

– Ты страшен в гневе, – смеется Маша. Протягивает мне кружку, на дне которой плещется жалкая лужица ароматной жидкости. – Выпей кофе, гроза команчей! Мы не учли, что с утра у тебя тяжелый характер.

– Зато после первой порции кофе он может выступать в полулегком весе, – киваю, принимая ее дар. – Трепещите. Через десять секунд я стану зайчиком. И со мною можно будет договориться.

Превращаются в черную кошку, собаку, свинью, змея <…>, странника, младенца, кузнеца, мельника…

– Ты все же поосторожнее с такими заявлениями, – хмурится Франк. – Сам не заметишь, как превратишься однажды в какую-нибудь ерунду. И как станешь выкручиваться? На меня особо не рассчитывай: у меня своих дел по горло.

– Что – вот так, возьму и превращусь? – пугаюсь я. – От обычной шутки? Без всяких заклинаний?

– Всякое твое слово может теперь стать заклинанием. Не обязательно, но так вполне может случиться. В любой момент. Поэтому следи за своим длинным языком.

– Страсти какие…

От мысли, что я и правда мог превратиться в бессмысленную, беспомощную, недолговечную зверушку, мне становится по-настоящему жутко. Впредь надо поостеречься… Ох, лучше бы, конечно, моим словам никогда, ни при каких обстоятельствах не делаться заклинаниями! Но меня, кажется, в очередной раз никто не спрашивает.

…они собираются обсуждать свои дела в безлюдных местах <…>, где их может увидеть случайный прохожий.

– А квартира-то вам зачем? – спрашиваю, желая выманить беседу из жутконького темного закоулка. – У вас ведь уже есть дом в Остаповском проезде. Очень даже ничего себе недвижимость. Правда, от центра далековато, зато с чудным видом на вечность из всякого окна. Чего ж еще?

– Как это – зачем? – ухмыляется Франк. – Сдам в аренду за полторы штуки в месяц. Кутить будем, или, скажем, в Турцию к морю ездить. Не одному тебе наслаждаться жизнью!

– Издеваетесь, – вздыхаю я. – Никто, значит, не хочет открывать сироте тайну золотого ключика. И буду я у нас теперь жить дальше дурак дураком.

– Этого, положим, в ближайшее время не избежать… Ладно уж, будет тебе «тайна золотого ключика». Подозреваю, что ты просто хотел пошутить, но уж больно удачную формулировку выбрал…

Я обращаюсь в слух. Мне и правда интересно, зачем ему сдалось это помещение. Чую, что за страстью Франка к халявной московской недвижимости кроется некая чрезвычайно увлекательная тайна. У меня-то, теоретически говоря, совсем другие заботы должны бы быть сейчас, но…

Где-то, когда-то я слышал историю о человеке, приговоренном к казни. Сидя в камере смертников, он пристрастился к чтению детективов. То ли из тюремной библиотеки брал, то ли домашние передавали, – не важно. Соль была в том, что в ночь перед казнью он спешно дочитывал книгу. Умереть, не выяснив, кто из литературных героев оказался убийцей, казалось ему невыносимым. Зато на эшафот отправился вполне умиротворенным: успел.

Совершенно очевидно, что этот придурок – мой духовный брат. Я скроен по тому же образцу, ничего не попишешь! Вот и вслушиваюсь сейчас в многозначительное молчание Франка, стараюсь не упустить ни единого мгновения тишины, предваряющей его монолог.

– Устройство вентиляционной решетки тебе, полагаю, знакомо? – меланхолично интересуется Франк.

– В общих чертах, – пожимаю плечами.

– Назначение понятно?

– В общих чертах! – кривляюсь, передразниваю сам себя.

Но невозмутимость Франка ничем не прошибешь.

– Вот и славно, – говорит он. – Еще один предварительный вопрос: тебе когда-нибудь приходило в голову, что всякое закрытое помещение, в котором толкутся человеческие существа, нуждается в проветривании?

– Неоднократно, – я, кажется, уже понимаю, к чему он клонит.

– Просто вундеркинд! – издевается мой наставник. – Одно удовольствие иметь с тобою дело.

Так мне и надо, конечно. Нефиг было рожи корчить. А теперь – что уж, теперь я в его руках. Смирение, по счастию, еще не самая дорогая плата за возможность удовлетворить любопытство.

– Всякий обитаемый мир, как ты уже, наверное, и сам понял, тоже нуждается в проветривании, – примирительно улыбается Франк. – Особенно города. Замкнутые, скрученные в рулоны, рукотворные, искусственные пространства. Места вроде моего дома в Остаповском проезде или этой вот квартиры – я имею в виду ее ближайшее будущее, – своего рода вентиляционные отверстия. Сквозь них просвечивает великолепная изнанка вещей и дует живительный ветер; неосторожный прохожий, конечно, может провалиться в такую прореху, но кто сказал, что такое приключение непременно должно иметь скверный финал?! Страшно подумать, во что превратились бы человеческие города без таких вот тайных щелей. Еще страшнее подумать, во что превратился бы род человеческий без смутных страхов, тревожных снов и редких озарений. А ведь они отчасти сродни легкой простуде, которую может подцепить всякий, кто слишком долго стоял на сквозняке: тот же внутренний жар, тот же озноб на поверхности кожи, те же барабаны стучат в висках, та же тьма вылизывает затылок… Теперь тебе ясно?

Молча киваю. Знаю, что мое зеркальное отражение улыбается сейчас отрешенно, прижав ледяные пальцы к вискам, но на моем лице нет и тени улыбки. Она спрятана где-то на изнанке меня, среди спутанных ниток, тугих узелков, да косых разноцветных стежков.

– И много их? Таких домов… ну, или не домов. Мест. Здесь, в Москве?

– Не слишком. Чтобы город не обрушился на головы своих суетливых обитателей – вполне достаточно. Но проветрить его как следует пока не удается. Поэтому, собственно, я и радуюсь так этой квартире. С твоей легкой руки здесь уже стряслось немало чудес. Мне будет легко довести ее до ума: всего-то пару штрихов добавить, и одним зачарованным местом в Москве станет больше. Худо ли?

Вопрос риторический. Ответа, как я понимаю, не требуется.

– Поэтому, кстати, я и смогла прийти сюда наяву, – вдруг говорит Маша.

Смотрю на нее вопросительно. Почему – «поэтому»?

– Потому что мы можем встречаться только в местах, окутанных той же тайной, которая отравила нашу кровь, – объясняет она. – В иных интерьерах я быстро теряю дыхание. Ты-то вряд ли поймешь, как это бывает: вы, Ключники – двоякодышащие, ваш дом везде…

– Неприкаянные мы, – смеется Франк. – Для нас всякое место – дом свиданий. С кем придется.

…бежал <…> из пуёских земель на юг.