– Это не биполярное расстройство. Просто она сложная женщина. Напоминает твою маму.

– Ага. – Финн выдавил улыбку. – И немного Фиша.

– И тебя это тревожит. Ты боишься, что с ней случится то же, что с твоим братом. Что ты снова потеряешь свою вторую половинку.

– Значит, суть в том, что я боюсь? Это и есть твой простой ответ? – раздраженно спросил Финн.

– Да, – кивнул отец. – Верно. Это и есть простой ответ.

Гнев взорвался в его душе, как бомба с таймером, начавшим обратный отсчет с момента, когда отец оставил семью и двух сыновей, которые так в нем нуждались.

– Мне нужно выйти.

– Финн…

– Я хочу выйти, пап! – закричал Финн, схватившись за ручку двери.

Джейсон Клайд свернул на парковку китайского ресторана и резко затормозил. Колеса взвизгнули. Финн выскочил из машины раньше, чем она успела окончательно остановиться.

Отец вышел следом, оставив двери арендованной машины открытыми. Автомобиль был припаркован кое-как, настойчивый писк приборной панели напоминал водителю, что ключ остался в замке зажигания. Финн вспомнил утро, когда он поцеловал Бонни на стоянке возле «Мотеля № 6», злой, расстроенный, сбитый с толку. Уже тогда он влюбился, но не мог найти этому рационального объяснения. От этого воспоминания ноги у него подкосились. Финн отошел к обочине и опустился на асфальт.

Отец сел рядом, на расстоянии пары шагов, но протянул руку и осторожно коснулся плеча сына.

– Финн. Ты напуган. Но это не обязательно проявление слабости. Не пойми меня неправильно. Ты не слабый. Ты один из самых сильных людей среди всех, кого я знаю. Верный, надежный. Я восхищаюсь тобой, сынок.

Финну хотелось оттолкнуть отца, но он взял себя в руки, ожидая продолжения.

– Я тобой восхищаюсь, – настойчиво повторил Джейсон Клайд, и Финну пришлось изо всех сил сдерживать новую волну злости, чувствуя, что выдержка уже пошла трещинами и вот-вот рассыплется на части.

– Но все-таки тебе страшно, Финн. И пока тебе страшно, ты ни за что не получишь то, чего хочешь. Это тебе говорит человек, который всю жизнь боялся. – Голос отца надломился. – Ты боишься, что станешь таким же, как я. Что потеряешь себя в числах, что в важную минуту не окажешься рядом с теми, кому ты нужен. Ты боишься быть собой… И боишься, что этого недостаточно.

Финн вздрогнул. Он задыхался от усилий, которые прилагал, чтобы не дать волю эмоциям. Ему хотелось спрятать лицо в ладонях, но отец продолжал крушить его скорлупу, хотя говорил при этом ласково, сочувственно и не убирал руку с плеча сына.

– Ты боишься, что слишком сильно любишь Бонни. Что однажды она порвет с тобой, как порвала со мной твоя мама. С тех пор как мы с ней поженились, я боялся ее потерять. И постоянно подкармливал этот страх с упорством, достойным истинного математика. Говорят, сознание властвует над материей. Поэтому, когда она сказала, что мы разводимся, я даже не удивился. Пожалуй, я даже испытал облегчение оттого, что мне не придется больше бояться. – Джейсон Клайд печально улыбнулся. – И, если я хоть сколько-нибудь тебя знаю, Инфинити, ты тоже с первого дня ждал подобного исхода. С самого начала думал о том, что все закончится.

На несколько долгих секунд воцарилось молчание, как будто отец не мог решить, стоит ли продолжать.

– И ты, наверное, боишься, что она, как Фишер, будет постоянно втягивать тебя в неприятности. Судя по тому, что я наблюдаю, этот страх имеет некоторые основания.

Отец не пытался пошутить, он был чрезвычайно серьезен. Именно поэтому последнее утверждение прозвучало ужасно комично, и Финн издал слабый смешок, чувствуя, как ярость отступает. Истина была оглушительной и опустошающей, но, мгновенно наводнив все его существо, она мгновенно принесла долгожданное облегчение.

– Если честно, это мне в ней и нравится, – признался Финн. – И Фиша я тоже любил именно за эту черту, хоть и делал вид, что она меня бесит. Ни с кем, кроме брата, я не чувствовал себя по-настоящему живым. Пока не встретил Бонни.

– Так чего же ты хочешь, Финн?

– Я хочу бежать, не оглядываясь. Спрятаться среди формул, уравнений, моделей и чисел, утонуть в них навсегда. Я не хочу видеть свое лицо на обложках журналов и по телевизору. И я охренеть как не хочу возвращаться в тюрьму.

Отец уставился на него, изумленно приоткрыв рот.

– Но еще сильнее я хочу быть с Бонни. Она нужна мне больше, чем все это, вместе взятое.

– И что ты будешь делать?

– Я буду надеяться, что она по-прежнему верит в Бонни и Клайда.

∞

С Финна сняли все обвинения. Я постоянно была на связи со своим юристом с того момента, как меня освободили, и уже вечером во вторник узнала, что Финна должны отпустить. Я позвонила его отцу, сказала, что он нужен сыну, и попросила его приехать в Лос-Анджелес. Оказалось, что Джейсон Клайд и без моего звонка собирался поехать к Финну.

Я могла бы прийти на оглашение обвинения и устроить сцену, на которую так надеялись репортеры. Я могла бы поехать в тюрьму и дождаться, пока его освободят, чтобы сделать совместное заявление перед камерами. Но я не поехала. Я понимала, что могут подумать некоторые. Понимала, что может подумать Финн. И это меня пугало.

Но бабуля была права в одном: я не хотела заставлять Финна жить моей жизнью, даже если я без него не могу. Я любила его и поэтому решила, что дам ему возможность уйти, если он захочет. Бабуля заявила, что он ко мне не вернется, что ему нужно только одно. Но перечислила почему-то три пункта: секс, деньги и внимание. Я ответила, что готова с радостью обеспечивать его всем этим так часто, как только он пожелает. До конца своих дней. А бабуля пусть привыкает, потому что мы уже поженились без всякого брачного договора и условий, так что теперь обижать Финна не стоит, иначе он разведется со мной и отсудит у меня все до последнего цента. И что тогда будет с бабулей?

Она возразила, что разговаривала с Клайдом и тот просто хочет, чтобы все закончилось. Хочет вернуться к нормальной жизни. По словам бабули, если я люблю его, то не пожелаю ему такой жизни, какой живу сама. Я рассмеялась, не желая задумываться над тем, что доля истины в ее словах есть, а потом нанесла ответный удар:

– Ты серьезно, ба? Интересно получается. Значит, если бы ты любила меня, ты тоже не пожелала бы мне такой жизни?

Бабуля уставилась на меня, а потом шумно выдохнула, будто хотела показать, что я невыносима и со мной невозможно разговаривать как с «разумным человеком». В этот момент я окончательно разозлилась. Я сказала бабуле, что люблю ее. Попросила прощения за то, что сбежала, ни о чем не предупредив. Сказала, что прощаю ее за все, что подтолкнуло меня к этому побегу. Пообещала, что она будет получать неплохой процент от моего годового дохода. Этакая комиссия для первооткрывателя моего таланта. Пусть оставит себе дом, машину, все деньги, которые рассовала по матрасам и ящикам с бельем. Там, наверное, немало. А потом я добавила, что ее сотрудничество со мной окончено. Что я не шутила, когда сказала об этом десять дней назад. Она уволена.