«Нет, наверное, нет, — решила Элина. — Он, конечно, знает, чем занимается Саберро, и слишком жаден, чтобы отказаться иметь с ним дела, но до торговли себе подобными он не опустился. Ведь он выкупил Гварели… наверное, выкупал и других, чтобы успокоить свою совесть… «

— Капитан будет гостить у вас? — спросила она.

— Нет, капитан редко покидает корабль, во всяком случае, здесь в Харбаде. Если у него ко мне дело, он пришлет своего человека, — купец выжидательно уставился на Элину, словно ожидая признания «я и есть этот человек». Впрочем, не получив в ответ условного знака, Фандертольд не удивился — он и не думал, что Саберро пришлет для разговора о делах юношу, у которого еще даже не сломался голос.

Графиня меж тем пыталась в очередной раз отыскать выход из все более усложнявшейся ситуации. Пожалуй, момент для признания «вообще-то я вовсе не друг капитана Саберро» был упущен. Купец не ожидал, что человек, свободно покинувший пиратский корабль, может не быть пиратом или их союзником — и в результате Элина оказалась в категории людей, которые слишком много знают. Правда, власти Харбада смотрели на пиратов сквозь пальцы, так что у Фандертольда, вероятно, не было серьезных оснований для волнений — но кто знает, как там оно на самом деле. К тому же — Элине стыдно было в этом себе признаться, но возможность в качестве «друга Саберро» избежать расходов весьма ее порадовала. Наверное, самым безопасным было покинуть дом купца незамедлительно и больше сюда не возвращаться; графиня, однако, решила прежде при помощи Гварели провести кой-какую разведку в городе. В любом случае, она не планировала пользоваться гостеприимством партнера Саберро дольше одного дня.

Комната, куда проводил ее лично сам купец, явно предназначалась не для погонщиков ослов, да и обед был подан весьма недурной. Как видно, бизнес, который Фандертольд делал с пиратами, приносил очень неплохие доходы, раз скупой купец так расщедрился. Затем в дверь робко постучал Гварели и сообщил, что он весь к услугам благородного господина Эльбертина; Элина прихватила с собой тощую котомку со своими пожитками на тот случай, если решит не возвращаться, и отправилась исследовать город.

В первую очередь ее интересовали не красоты архитектуры, а лавки и рыночные площади; она была не так проста, чтобы безоговорочно поверить высоким ценам, которые называл ей Фандертольд. Но увы! цены на рынках оказались еще выше — как видно, купец и впрямь делал скидки соотечественникам.

— Гварели, вы можете дать мне совет? — решилась наконец Элина (она по-прежнему следовала рыцарской манере говорить «вы» даже людям много ниже по положению). — Только пусть это останется между нами.

— Как вам будет угодно, сударь, если скромный Джато Гварели может быть чем-то полезен…

— Вот вам дихраз, чтобы было приятнее хранить молчание. Я бы мог дать и больше, но в том-то и проблема, что у меня их не слишком много. Но Фандертольду об этом знать не следует.

— Благодарю, сударь, я буду нем, как камень, — ответил гриндазиец, пряча монету куда-то вглубь своей просторной туземной одежды.

— Так вот — скажите мне, где и как в городе можно заработать немного денег?

— Боюсь, сударь, что здесь трудно найти работу для благородного господина вроде вас. Не станете же вы разгружать корабли в порту или убираться в чайхане.

— Да уж, я бы предпочел ненадолго продать свой меч.

Гварели окинул взглядом спрятанное в ножны оружие Элины.

— Вряд ли вам много дадут за него, — покачал он головой, — здесь не привыкли к прямым западным мечам. И потом, что значит — продать ненадолго?

Элина рассмеялась его непонятливости.

— Я не собираюсь расставаться со своим оружием! «Продать свой меч» — это значит наняться в охранники, телохранители или что-то в этом роде. Все предрассудки относительно моего возраста я могу развеять за пару минут…

— Увы, сударь, на это мало шансов. Ни один состоятельный харбадец в здравом уме не наймет себе в охрану незнакомца — а вдруг тот уже подкуплен врагами?

— Ну и нравы у вас тут, — пробормотала Элина.

Они как раз выходили с большой рыночной площади. Внезапно слева донесся крик и громкие причитания. Элина повернула голову и увидела небольшую толпу, человек полтораста-двести, окруживших, по всей видимости, невысокий помост

— над толпой возвышались голова и плечи человека, там стоявшего. Элина начала уже было проталкиваться, чтобы посмотреть, что происходит, но тут сильные руки стоявшего на помосте вскинули ввысь блестящий на солнце серповидный топор, а затем тяжелое лезвие обрушилось вниз с глухим стуком. Элина ожидала, что после удара наступит тишина, как обычно бывает в первую минуту после казни — ибо нетрудно было догадаться, что за действо только что буднично совершилось на рыночной площади, в полусотне футов от кипящих жизнью торговых рядов — но, напротив, следом за ударом воздух прорезал истошный вопль. Палач невозмутимо поднял над головами отрубленную по локоть руку, обильно сочившуюся кровью.

— Что это? — Элина повернулась к своему провожатому, стараясь перекричать вопли злосчастного преступника.

— Вор. Обычное дело, сударь, — пожал плечами Гварели.

— В Харбаде за воровство отрубают руки?

— Этот закон действует во всем эмирате.

— И что, воров меньше, чем на Западе?

— Мелких воришек действительно меньше. Зато больше грабителей и убийц, которым все равно нечего терять.

— М-да. И что, всегда казнят прямо вот так, посреди базара?

— Воров наказывают на рыночных площадях, потому что там они часто промышляют. Неверных жен забивают каменьями обычно посреди улицы, где они жили. Серьезных преступников — убийц и разбойников — казнят на площади перед тюрьмой. Ну а кто замешан в политическом заговоре, тех сажают на кол на центральной площади, перед дворцом градоправителя — наместника эмира. Это не то что какой-то воришка, на такое посмотреть полгорода собирается.

Не то чтобы в этих сведениях было что-то шокирующее — публичные казни практиковались и на Западе, и хотя на кол и не сажали, но колесования случались — но Элине не понравились сладострастные нотки в голосе Гварели. Подобно другим аристократам, она восхищалась воинами и презирала палачей. Хотя, если вдуматься, логики в подобном отношении немного — палач избавляет общество от преступника, а воин убивает законопослушных граждан (пусть даже они и послушны закону другой страны). Гриндазиец, впрочем, вряд ли имел основания симпатизировать харбадцам, по какую бы сторону закона те не находились — ибо этот закон считал продажу людей в рабство нормальным делом.

Они прошли мимо тощего человека, жонглировавшего горящими факелами, и Элина подумала, что, при ее регулярных тренировках с мечом, она могла бы без особых проблем освоить подобное ремесло — хотя, конечно, это было и не самое подходящее для дворянина занятие. Тем не менее, если в ближайшее время не отыщется более благородный способ заработка, придется ей забыть о гордости и вспомнить времена кочевого детства, когда графиня, которой тогда еще не было и девяти, не могла себе позволить гнушаться физической работой.