– Турок? – Людмила опять повернулась к нему. – Это не тот, у которого «маузер»?..

– Тот самый, родимый! – Стас сел верхом на стул и уперся подбородком в сложенные поверх спинки руки. – Господин Надымов мог бы многое нам рассказать по этому поводу, но, к сожалению, скрылся, подлец, не хочет делиться секретами. А у меня к нему с каждым днем все больше вопросов накапливается. Но ладно, – он упреждающе поднял ладонь, – не сверкай глазами. Я тебе и так слишком много рассказал. Служебная тайна, понимаешь?

– Знаю я тебя, – усмехнулась Людмила, – так ты и выболтаешь что-нибудь! Думаю, то, что ты мне сообщил, уже всему Вознесенскому известно.

Стас пожал плечами и деловито посмотрел на часы.

– Через час у нас совещание в министерстве. Сжалься над командиром, позволь поговорить с тобой. Четверть часа, надеюсь, не уморят тебя?

– Обо всем, что касается Уразова и лавины, я уже рассказала, – рассердилась Людмила. – И оставьте меня, пожалуйста, в покое. Я устала и спать хочу.

– Он что, тебя допрашивать приехал? – Стас, похоже, тоже разозлился. – Любит он тебя, дуру набитую. С лица спал, переживает…

– Это он тебе сказал, что переживает? – справилась Людмила.

– Не хватало, чтобы он в жилетку мне плакался. Я по глазам вижу, что запал на тебя мужик, а ты как ослица уперлась, капризы, обиды, губки надутые… Терпеть не могу эти бабские штучки. Скольким мужикам вы вот так жизнь поломали, не подумавши…

– Никому я жизнь не ломала и ломать не собираюсь! – сказала Людмила твердо. – Тем более твоему драгоценному Барсукову. Не хочу я его видеть, и точка! Ты понимаешь русский язык или нет? – Она повысила голос. – Не желаю я с ним разговаривать, сколько раз тебе повторять?

– Хорошо! – Стас поднялся со стула, отставил его в сторону. – Так и передам Барсукову. Поехала, мол, у Людки Ручейниковой крыша, и ничего тут, брат, не поделаешь!

– Вот так и передай! Поехала крыша и назад уже не приедет!

В ответ Стас покрутил у виска пальцем и, не попрощавшись, вышел из палаты.

Вновь открылась дверь, и на пороге возникла Антонина. Людмила вздохнула. В кои-то веки Стас послушался ее, но втайне-то она ждала совсем иного. Третий раз приезжает Денис в больницу, и в третий раз она отказывается встретиться с ним. Хотя только об этом и мечтает. Мысли о нем не покидают ее ни на минуту. Она перебирает в памяти мгновение за мгновением, каждую их встречу и каждое их расставание. Она как за соломинку цепляется за каждое его ласковое слово, за каждый намек, которые могли бы подтвердить его любовь к ней, и к вечеру настолько устает от этого, что начинает почти ненавидеть Дениса за те страдания, которые принесла ей эта безоглядная, сумасшедшая любовь.

Никогда она не заботилась о том, как выглядит в глазах окружающих, а теперь замучила лечащего врача расспросами, останутся ли шрамы на лице и как долго будут видны на коже следы обморожения. И хотя врач всякий раз принимался уверять ее в том, что она легко, благодаря Темуджину, отделалась, но в глаза при этом не смотрел, что уже само по себе было плохим признаком. А вчера вдруг затеял разговор о том, каких успехов достигла у нас пластическая хирургия и, если немного поднапрячься в финансовом отношении, вполне можно будет избавиться от тех почти незаметных рубцов, которые, возможно, он даже подчеркнул интонацией слово «возможно», останутся на правой щеке. И теперь на перевязках Людмила непременно просила принести зеркало и с отвращением вглядывалась в покрытое струпьями лицо, уже не надеясь когда-нибудь избавиться от этой ненавистной, отвратительно пахнущей мазью Вишневского маски. В некоторых местах струпья отвалились, и на их месте проглядывала ярко-розовая, блестящая, как после ожога, кожа…

– Привет, подруга! – Антонина с шумом придвинула стул к ее кровати и опустилась на него. – Все вредничаешь?

– Тоня, – Людмила умоляюще посмотрела на нее, – что вы меня в какую-то злобную кикимору превращаете? Почему вы меня понять не хотите?

– Мы как раз тебя прекрасно понимаем, но зачем же так издеваться над человеком? Скажи, у вас с ним что-то было?

– Какое теперь имеет значение – было, не было! – Людмила устало вздохнула. – Зачем ему сейчас подобная образина? Ты бы видела, что у меня под бинтами!

– Но ведь все пройдет! Подлечишься и еще красивее станешь! Врач говорит, первое время загорать нельзя будет, а потом кожа окрепнет и даже пятен не останется!

– Это он тебе говорит, а меня уже предупредил, чтобы деньги готовила на пластическую операцию, если не хочу на всю жизнь уродиной остаться. Мало у меня было проблем, так вот еще одна прибавилась! Так что, Антонина, успокойся, и закроем эту тему! А что касается Барсукова, то мне его жалость не нужна, и передай ему, пожалуйста, чтобы больше не приезжал. Пусть свои обязанности должным образом выполняет. А то Стас говорит, упустили все-таки этого подонка. Все вокруг да около расхаживали, приглядывались, принюхивались, пока он не слинял в неизвестном направлении.

– Светкина мать вернулась домой, – сказала тихо Антонина, – а Светка ни в какую. Надымовские дома и в городе, и в Вознесенском опечатали, жить негде, так Барсуков до окончания школы ее у своих родственников пристроил.

– А Слава был у меня, даже слова про нее не сказал.

– Скажет он, как же! Она неделю назад республиканский конкурс красоты выиграла. А теперь, если Надымов сбежал, все планы у нее могут рухнуть. Сейчас газеты бросились его хаять да разоблачать, а кое-кто даже утверждает, что и весь конкурс – чистейшей воды липа, все было подстроено так, что, кроме Светки, никому и не светило занять первое место. Не знаю, конечно, что и кому там светило, но я этот конкурс по телевизору видела, и нашей Светке там действительно равных не было!

– Не беспокойся, теперь она своего не упустит! Вот видишь, уже нового спонсора в лице Барсукова нашла!

– Не к той ревнуешь, подруга, – сказала Тонька тихо. – Конечно, Светка нам теперь сто очков вперед даст, но не шей Барсукову то, чего нет на самом деле. Человек он порядочный и справедливый и понимает, что пропадет она одна, без поддержки. Сколько сейчас вокруг нее разных мерзавцев вьется, не счесть! Вот он и взял ее под свою милицейскую крышу.

– Антонина, – произнесла Людмила с удивлением, – смотрю, ты не только Стаськины словечки переняла, но даже его манеры и интонацию.

– С кем поведешься, от того и наберешься! – констатировала подруга со вздохом и сообщила: – Он меня тут каждый день пытает, когда заявление в загс подадим, а я все оттягиваю, жду, когда ты из больницы выйдешь, кто ж у меня свидетелем на свадьбе будет?

– Решилась все-таки?

– Решилась! – Антонина смущенно хихикнула. – Как тут отвертишься, если скоро живот нос подпирать будет!

– Тоня! Милая! – Людмила приподнялась на подушке. – Что же ты молчала? Сколько уже?

– Да, почитай, два месяца. Я сначала сомневалась, а потом сходила все-таки на прием, а мне и говорят: мамашей вскорости станете, милочка. В августе. Представляешь, все лето с этаким пузом ходить? Стас клянется, что непременно мальчик будет. Но сама знаешь, как их ментовским клятвам верить.