Но Нина вежливо выслушивала, кивала головой и делала все по-своему. Это ведь она только с виду такая улыбчивая, покладистая, кроткая и безответная. Глаза светятся, улыбка нежная. Ни словом, ни интонацией никогда себя не выдаст. Но внутри… скала. «Несокрушимая и легендарная». Есть в ней эта тихая мощь, которая не подавляет своим величием, а наоборот, придает силы всем, кто рядом. Мать-земля — вот ее артистическая сущность. Дайте Усатовой любую роль, маленькую, большую, главную, неглавную — все равно она станет эмоциональным центром всей истории. Для таких артистов в Голливуде даже придумали специальный термин — «star presence». Звездное присутствие. Она может ничего не изображать, только быть, присутствовать в кадре или на сцене — а глаз не отвести. Откуда в ней это?

— Наверное, сказывается моя рабоче-крестьянская закалка, — размышляет Нина Николаевна, — что в детстве в тебя было вбито, так на всю жизнь и останется. Отец мой, Царствие ему Небесное, Николай Иванович, был первым моим наставником. Видел меня насквозь и, как никто, мог оценить мое «актерское мастерство». Особенно когда я пыталась что-то скрыть или, не дай Бог, соврать. «Что-то ты много говоришь сегодня, дочь, а ну-ка дай мне свой дневник», — строго приказывал он. А я про себя: «Ну вот, прокололась, стала вести себя неестественно». Актерской правде лучше всего учиться у детей. И сейчас, когда я мысленно возвращаюсь в свое детство, понимаю, что первые мои профессиональные навыки я получила тогда. Жизнь моя не была легкой и приучила не ждать быстрых результатов. У меня все долго и поздно. Но сейчас я думаю, что так и должно быть, потому что я собирала багаж, которым и сейчас пользуюсь, и ничего из того, что со мной произошло, не считаю случайным или ненужным.

Господь всегда давал мне в дорогу человека, который доводил за руку до нужного места или что-то очень важное подсказывал. Таким человеком стала Людмила Аркадьевна Ярославцева, театральная подвижница, возглавлявшая самодеятельный театр в Боровске. Она до сих пор жива. Мы на связи. Как же она меня поддерживала, вдохновляла, как переживала за меня! Вот я раньше гордилась и всюду говорила, что хоть и с пятой попытки, но поступила в Щукинское без всякого блата. А ведь это неправда! Был у меня блат, да еще какой! Душевное участие и профессиональная поддержка Людмилы Аркадьевны. Разве такое можно сбросить со счетов? А потом в моей жизни появились две Марианны: Марианна Рубеновна Тер-Захарова, режиссер и мой ведущий педагог в Щукинском училище, и Марианна Юрьевна Корбина, работавшая в кабинете самодеятельного театра при ВТО. Они обе меня очень опекали. Тогда ведь театральные эксперты много колесили по стране, отсматривали самодеятельные коллективы, отбирали на всесоюзный конкурс лучшие работы, присваивали звание «народного театра». И я вам скажу, в глубинке есть такие великолепные актеры, которые могли бы украсить собой любую столичную сцену. Но их имена никто не знает, потому что они не успели засветиться в кино. Да и кто бы, например, меня знал, если бы не кино? А еще в ВТО на шестом этаже на улице Горького проводилась раз в год так называемая театральная биржа. Режиссеры со всей России туда приезжали, чтобы взять актеров к себе в театр. Иной раз контракт был всего на одну роль, на один сезон. Но я готова была к такой кочевой жизни, как у Островского в «Лесе». И она мне даже нравилась. До тридцати пяти лет я прожила в общежитиях. «Все вокруг колхозное». Не было привязанности ни к своему углу, ни к виду за окном. Все это пришло много позже, когда я перебралась в Ленинград.

Первым актерский дар Нины Усатовой распознает и раскроет Владимир Малыщицкий, замечательный ленинградский режиссер, основатель знаменитого Молодежного театра.

В моей памяти навсегда остался деревянный театр, стоящий посреди заснеженного Измайловского парка, где в тот вечер молодые артисты играли спектакль по повести Чингиза Айтматова «И дольше века длится день…». За окнами падал крупными хлопьями снег. Ощущение продуваемого всеми ветрами театрального пространства, похожего на заснеженную оранжерею. Звенящие стекла, неустойчивые доски под ногами. Молодая, какая-то звериная энергия, шедшая от артистов в меховых шапках и с голыми, худощавыми торсами. А посреди шаманского действа медленно и плавно возникала большая женщина в белом платке — мать рода, Укубала, единственная хранительница памяти в этом беспамятном мире, населенном манкуртами. Ее-то и играла Нина Усатова.

Малыщицкий любил ее занимать даже в небольших, но важных ролях. Она стала для него своего рода талисманом, а он был ее первым учителем. И называл ее нежно и почему-то всегда в мужском роде: «маленький». «Ты что, маленький?» «Зачем тебе это, маленький?»

В этот насквозь придуманный театральный, оранжерейный мир Нина с ее тяжелой походкой и натруженными руками привносила ощущение подлинности жизни, которое нельзя ни сыграть, ни сымитировать. И когда почти два часа сценического времени без устали стирала солдатское белье, как заправская прачка, в «Отпуске по ранению». И когда вместе со всеми мерзла в своем демисезонном пальтеце на Сенатской площади 14 декабря в «Братьях Бестужевых». И когда шла с дымящимся чугунком в «Сотникове», забирая на себя все внимание зала и настраивая его на тяжелый, мучительный разговор о войне. И этот страшный звериный крик ее Демчихи в финале, при одном воспоминании о котором стынет кровь в жилах. А ведь кажется, такая в жизни спокойная, уравновешенная, приветливая женщина, и вдруг этот стон раненой медведицы, утробный звук тоскующей, несчастной, истерзанной плоти, жаждущей только одного — не испытывать больше боли.

Было понятно, что в Молодежном театре появилась грандиозная актриса, какой давно уже не знала русская сцена. Кстати, кинематограф не упустил своего шанса, постаравшись поскорее присвоить ее народный типаж, приписав ее по ведомству «простых русских женщин», прямых наследниц Нонны Мордюковой. Хотя Усатова, конечно, другая, ни на кого не похожая. Редкое сочетание здравомыслия и наивности, радостного приятия жизни и ощущения ее драматизма, какой-то первозданной мощи и одновременно душевной тонкости, деликатности.

Особенно это стало понятно, когда Нина пришла в БДТ. К тому времени она стойко пережила крушение того Молодежного театра, который так любила, несправедливо ранний уход Малыщицкого, но сохранила о нем добрую память и во всех интервью называла его своим «первым учителем».

Было понятно, что как актрисе ей требуются другая сцена и другие роли. К сожалению, Г. А. Товстоногова она уже не застала. Он умер за полгода до ее появления в БДТ, где ее ждала встреча с благородным и дипломатичным Кириллом Лавровым. В первом же разговоре он сразу дал понять, что берут ее на роли Светланы Крючковой, уходившей в декрет. Театр искал адекватную замену своей ведущей актрисе. И на первый взгляд Нина Усатова идеально подходила: народная, медийная, любимая. Но оказалось, что все много сложнее. И дублерши из нее не получилось.

— Когда я пришла в БДТ, мне сразу предложили три больших роли в трех спектаклях: «Волки и овцы», «На дне» и «На всякого мудреца довольно простоты». Но всё это были роли, сыгранные Светланой Крючковой. И она в них блистала. И не то чтобы я испугалась, что нас будут сравнивать. Для меня это была бы честь! Но я хорошо помню, как однажды, когда еще была в Молодежном театре, у меня пропал голос. Я лежала безмолвная дома и боялась даже радио включить, потому что на посторонние звуки связки начинают реагировать. Меня приехали проведать друзья из театра и, как бы между делом, то ли желая меня подбодрить, то ли утешить, сказали: «Нин, ну как ты? Болеешь? Тогда давай, мы твою роль кому-нибудь другому отдадим». После этого я вообще говорить не смогла. Моя роль кому-то уходит! Для меня это смерть. Про себя решила: «Вот если мою роль отдадут, я умру». Такая была боль сердечная, не передать словами! И вот сейчас первое, что мне предстоит сделать, придя в БДТ, — это влезть в чужие платья и парики, в чужие прожитые роли и начать лепить что-то свое. И тогда я твердо сказала: «Нет». Чужого не надо; если я нужна Театру, буду играть только свое. Это Господь меня надоумил: не хватайся за все, что тебе подбрасывает судьба.