– Это не просто сделать в квартире. Я тебе пока расскажу. – Я набрал воды в широкий стакан.

– Вот, смотри. В стакане вода, люди плавают в воде.

Сила засунула в стакан пальцы и сначала медленно, потом быстрее задвигала ими в стакане туда-сюда.

– Я плыву? – она подняла на меня вопросительно-восхищенный взгляд.

– Нет. Для того чтобы плыть, нужно больше воды, пойдем в ванную. – Я повел ее в ванную, не особо соображая, зачем я это делаю. Но Силе все было интересно, поэтому мое бессилие в объяснениях как-то маскировалось ее новыми впечатлениями.

– Смотри: эта емкость называется ванной и в нее можно набрать уже больше воды. Вот, становись сюда. – Я включил душ и начал поливать ее ноги.

– Так плавают? – восхищенно спросила она, топая ногами и разбрызгивая воду. Буквально через несколько секунд, когда мне удалось уговорить Силу перестать это делать, со всего что было в ванной, включая нас, уже ручьями стекала вода.

– Нет. Плавают, когда воды вот столько. – Я показал рукой на шею.

Сила наступила ногой на сток, останавливая вытекающую воду.

– Давай наберем.

Я чувствовал себя как на экзамене в институте, когда искушенный профессор сумел запутать мозги студента так, что тот начинал сам себе противоречить. Ладно, дело житейское, спокойно. Я медленно выдохнул и постарался начать соображать с нуля.

– Не получится милая, через дверь вытечет.

– А ты закрой дверь. – Сила крепче нажала ногой на сток.

– А она плотно не закрывается.

– Что же ты так? Где же вы плаваете? – Сила с сожалением убрала ногу со стока.

– Есть ванны большие, называются бассейны. А еще плавают в море, там очень много воды.

– Давай там будем плавать, давай?

– Я подумаю, как это устроить.

– Это что? – Сила показала пальцем-щупом на зеркало.

– Это зеркало. Оно отражает свет. В нем можно смотреть на себя. Вот смотри это ты, а это я.

Сила отшатнулась.

– О-о-о. Это Я? – Она уставилась широко открытыми глазами перед собой, потом подняла палец-щуп и посмотрела на него сначала в зеркало, потом напрямую. Дотронулась до лица, провела по губам. Подняла двумя руками волосы, перевела взгляд на мою коротко стриженную голову. – Я не такая, как ты. – Тяжко вздохнула. – Это ты, – показала на меня в зеркале. – Это я, – палец переместился. – Мы здесь вместе. Ты и я. Я красивая, – подвела итог.

Кира часто виделась с Максимом. Кроме выходных. Выходные она старалась проводить с Кириллом. Максим привлекал Киру. Ей приятно было находиться рядом с ним. И хотелось. Так что они все чаще и чаще виделись не только в барах спортивного клуба, но и ходили куда-нибудь поужинать или просто гуляли. Много говорили. Кира старалась не думать о том, что Максим мог нести в себе для нее угрозу. Но по мере общения она, тем не менее, укоренялась в мысли, что не все так просто и гладко и что, безусловно, Максим отличается от других людей или, вернее сказать, совсем не похож на остальных людей. Кира чувствовала это и видела. Хотя он явно ухаживал за Кирой, оказывая ей недвусмысленные знаки внимания, она все больше убеждалась, что интересует его не как женщина (Кира хорошо знала, что такое влюбленный мужчина), и это обстоятельство вводило ее в состояние, близкое к бешенству. И бешенство это она срывала на Кирилле. А на ком же еще?

Выглядел Максим безукоризненно. Складывалось впечатление, что каждый день он ходит в салон красоты и каждое утро камердинер приносит ему новую одежду из последних модных коллекций. Машина и обувь сияют чистотой в любую погоду. «Если это тот человек, который должен подвесить меня за ноги, а потом высосать из меня все соки и силу, убить, расчленить, съесть, или уж не знаю, что еще он может со мной сделать, то я абсолютно уверена, что сделает он это красиво, грациозно, решительно и смело, если и сострадая, то ровно настолько, насколько позволит ему хладнокровие и первичное намерение, нацеленное на результат», – думала Кира. Возможно, ей нравилось изящество этой мысли. Но когда до нее дошел еще и смысл, Кира взглянула на всю эту красоту и безупречность совсем по-другому.

Они сидели с Максимом в китайском ресторане, как обычно ели, пили, болтали ни о чем и обо всем. О Китае и китайцах, о винах, танинах и виноделах, о моде, о лете и даже немного о любви, то есть о том, о чем впоследствии тяжело вспомнить. И вот во время такой, ни к чему не обязывающей болтовни, Кира почувствовала парализующий волю поток. Максим сидел в непринужденной позе, ковыряя вилкой рыбу. Кира не стала обдумывать ситуацию, а сразу попыталась защититься, вернее сказать, это была уже не Кира или не совсем Кира. Из капризной, ленивой и легкомысленной она в подобных ситуациях превращалась в умелого и расчетливого воина. Не проявляя свое замешательство и не ставя никаких защит и блоков, чтобы не спугнуть того, кто генерирует поток (что влияние идет от Максима, она еще не была уверена), Кира осторожно направила эту жесткую струю в воронку Кирилла, стараясь, чтобы ее сознание не было опрокинуто и вывернуто наизнанку. Чтобы не привлекать внимание к этой тяжелой внутренней работе, она тихо запела:

– Далеко, далеко ли далеко,

Одиноко ли, ой, одиноко.

Не жалей его, не жалей —

Не до плохо ему,

Не до смеха.

И уехал, опять не уехал.

Сон не до покой его ничей.

Падал на

Солнце, в губы крича.

День от месяца

Нынче ключик, очаг,

Поднебесица.

Сладко стелет,

Сядет у плеча

Ночь от года ничья,

Ночь от года ничья.

Максим оторвался от рыбы и внимательно наблюдал за Кирой.

– Далеко, далеко ли далече.

День от ночи ложится на плечи.

Не жалей его, не зови.

День от ночи, неделя от ночи.

И не хочется, если не хочет.

Сон не до покой его живи

Падал на

Солнце, в губы крича.

День от месяца,

Нынче ключик, очаг,

Поднебесица.

Сладко стелет,

Сядет у плеча

Ночь от года ничья,

Ночь от года ничья…

– Очень интересно и так глубоко, что я нырнуть не решился бы… – Он смотрел Кире в глаза. – Чья это песня? Или не песня… Твоя?

– Эта песня-непесня Федорова-Волкова-Курашова.

– Ничего подобного раньше не слышал.

– Моя любимая…

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально… – неуверенно ответила Кира.

– Хорошо. Сейчас ты ответишь на мои вопросы. – Он вытянулся, превратившись в энергетический шнур.