Свадьба была назначена на двадцать восьмой день седьмой луны, и по мере приближения к этой дате оживление, установившееся в Осакском замке с конца весны, нарастало — принимались последние приготовления. Мнения знатоков ритуала разделились. Все сходились на том, что Сэн-химэ надлежит доставить в паланкине к подъёмному мосту, а дальше начинались споры: одни считали, что паланкин следует накрыть отрезом наилучшего белого шёлка и нести его к внутренним воротам замка по дороге, выстеленной циновками, другие полагали, что необходимо учесть презрение сёгуна к любым излишествам и обойтись без этой бессмысленной роскоши. В конце концов от идеи выстелить дорогу циновками решено было отказаться. В остальном план церемонии был одобрен: Окубо, правителю Сагами, предстояло отправиться навстречу свадебному паланкину к замку Фусими, а Асано, правитель Кии, должен был ждать процессию у подъёмного моста Осаки. Тятя с превеликим неудовольствием отметила, что все вассалы, занятые устроительством торжества, готовы в лепёшку разбиться, лишь бы угодить сёгуну.

Настал день свадебной церемонии. Погода выдалась на славу — в небе ни облачка, солнышко припекает. В Фусими Сэн-химэ взошла на расписную ладью, которая пустилась в плавание по Ёдогаве. Даймё из западных земель со своими вассалами несли стражу на берегах реки в окрестностях Фусими и Осаки; вдоль всего течения покой невесты охраняли три сотни лучников, копейщиков и стрельцов с ружьями. Ладья плавно скользила по речной глади, оставляя за собой белопенный след. Гребцам то и дело приходилось останавливаться или возвращаться обратно по требованию юной Сэн-химэ, которую путешествие весьма забавляло. В общем, на свадебный караван всё это мало походило. Когда ладья во время очередного манёвра села на мель, тридцать пеших воинов под предводительством Хорио, правителя Синано, вошли в воду с мотыгами и заступами, а на ладье между тем не смолкал звонкий смех в окружении юной невесты.

Свадебный пир состоялся в большом церемониальном зале Осакского замка. Тятя сидела подле своего сына, лицом к Когоо, которая заняла место рядом с Сэн-химэ. Сёдзи, раздвинутые по всему периметру, открывали вид на белый песок и старые узловатые сосны.

Как только жених и невеста обменялись чарками, девочка вскочила и побежала на энгаву, а оттуда резво спрыгнула в сад. Целая толпа придворных дам суматошно устремилась за ней. Хидэёри, который в тот день был мрачнее, чем обычно, не пошевелился.

— Иди поиграй с ней в саду, — шепнула ему Тятя, но мальчик с бледным нервным лицом даже не посмотрел в её сторону и продолжал молча и неподвижно сидеть, глядя прямо перед собой.

Тем вечером Тятя и Когоо вместе ужинали у открытых сёдзи. В просторных покоях гулял свежий ветер. Удивительное дело, женщинам долго не удавалось найти тему для беседы — обменяются парой ничего не значащих фраз, кто-нибудь из двоих непременно смешается, и обе опять умолкнут. Они были сёстрами и в то же время смертельными врагами — и та и другая это остро осознавали и не могли преодолеть разъединивший их навсегда барьер, вот и сидели они, словно чужие, не решаясь начать важный разговор. Единственной общей и при этом вполне безопасной на первый взгляд темой оказалась жизнь Охацу. Когоо сообщила, что в последнее время часто с ней видится, и Тяте стало грустно и неприятно при мысли о том, что Охацу находит время съездить в Эдо к младшей сестре, а к ней, старшей, ни разу не заглянула, хотя Осака куда ближе…

За время общения с Когоо тем вечером Тятя окончательно удостоверилась, что в брачном союзе её сына и племянницы нет никакого смысла. Она с самого начала утешала себя разными измышлениями, но никогда не испытывала настоящей радости по поводу этого события и догадывалась, что Когоо тоже не в восторге. Если бы Тайко был жив, всё сложилось бы по-другому! Тайко, с его скрупулёзным вниманием к мелочам, сумел бы сделать из свадьбы сына великий праздник, устроил бы в садах представления театра Но, пригласил бы борцов сумо и акробатов… Даймё со всех концов страны пировали бы, веселились, поднимали чарки за счастье новобрачных дни и ночи напролёт… Конечно, в тот вечер во внутренних покоях замка тоже шёл свадебный пир, на нём присутствовало множество знатных воинов, но здравицы и смех не долетали до того места, где тихо сидели Тятя и её младшая сестра. Быть может, и не было там никакого веселья…

— Луна взошла! — внезапно воскликнула Когоо, обратив бледное лицо к ночному светилу, которое мерцало в саду над вершиной насыпного холма.

Глядя на профиль сестры, Тятя вспомнила маленькую девочку, которой Когоо была когда-то, и в первый и последний раз за этот вечер лёгкая тоска по прошлому затопила её сердце, заставив ощутить кровное родство с незнакомкой, сидевшей рядом с ней.

— Должно быть, в Эдо луна прекрасна, — поддержала беседу Тятя.

— Не так уж она и отличается от той, что я вижу сейчас, — отозвалась Когоо. Помолчала немного и добавила: — Если подумать, всю свою жизнь я смотрела на луну из разных мест… Луна над Ооно… — Она осеклась.

А Тятя внутренне содрогнулась. Разумеется, сестра хотела рассказать, как красива полная луна над Ооно, и, если она передумала, это значит, что боль утраты, скорбь по первому мужу — Ёкуро Садзи, правителю Ооно, — и двум дочерям всё ещё слишком сильна в ней.

— Многое произошло за эти годы, — тихо проговорила Тятя. — Но я рада, что мы с тобой не погибли в пожаре, уничтожившем Китаносё. Если бы мы покинули этот бренный мир тогда, вместе с матушкой, то не смогли бы нынешним вечером любоваться луной.

— Вы правда так думаете? — удивилась Когоо. — А я столько раз жалела, что не ушла вслед за матушкой! И полагала, что вы тоже жалеете… Я всегда была уверена, что вы хотели бы разделить её судьбу. Думаю, и теперь…

— Теперь у меня есть Хидэёри.

— А у меня когда-то были две дочери.

— Ты до сих пор ненавидишь меня, Когоо?

— Что вы, сестрица, как можно? Я ненавижу тайко, — спокойно сказала Когоо.

— Но неужели сейчас, после свадьбы его сына и твоей дочери, эта ненависть не утихла? — осторожно спросила Тятя.

— Разумеется, нет, — отрезала младшая сестра и, помолчав, добавила: — Если у них родится ребёнок, в нём будет течь твоя кровь, моя, тайко и сёгуна. Прелюбопытная смесь!

Когоо тихо засмеялась, а у Тяти по спине пробежал холодок — она пришла в ужас, представив себе дитя, которое может появиться на свет от четырёх таких разных людей. Скорее масло смешается с водой, чем их кровь соединится!

— Тайко, должно быть, тоже веселился от души, замышляя этот союз, — отсмеявшись, покачала головой Когоо.

В тот вечер согласие между сёстрами так и не установилось. Казалось, ничто и никто не в силах заставить Когоо изменить отношение к Хидэёси. Тятя, со своей стороны, решила впредь рассматривать Сэн-химэ не как жену сына, а как заложницу из дома Токугава в Осакском замке. В будущем она вознамерилась подобрать в законные супруги Хидэёри более достойную девушку.

В седьмой день седьмой луны 9-го года Кэйтё[120], одиннадцать месяцев спустя после свадьбы Хидэёри и Сэн-химэ, Когоо в Эдоском замке дала жизнь второму ребёнку Хидэтады. Это был мальчик, которому предстояло войти в историю под именем Иэмицу, третьего сёгуна из дома Токугава. Всепоглощающая радость, дарованная наконец судьбой после длинной череды бед и невзгод, стала первым взносом в копилку грядущих счастливых событий, которые отныне должны были вознаграждать Когоо за все выпавшие на её долю страдания. Она сделала шаг к этому новому, безоблачному существованию в тот день, когда обменялась брачными чарками с Хидэтадой, которого в ближайшем будущем ждал чин сёгуна, и всё же до рождения сына скорбное прошлое камнем давило на её сердце, трагической тенью лежало на челе. Разрешившись от бремени и прижав к груди крошечного наследника дома Токугава, Когоо внезапно и бесповоротно поняла: теперь уже ничто не властно над её счастьем. Правитель более могущественный, чем её первый муж Ёкуро Садзи, распорядился по-своему, сделал её вдовой, отнял двух дочерей, но с этого дня никто не в силах отобрать у неё Хидэтаду и сына. Не потеряет она супруга и на поле брани, где когда-то сложил голову её второй муж, Хидэкацу Хасиба. Власть клана Токугава простёрлась над всей страной, она непоколебима, а пробивающиеся то здесь, то там ростки гражданской войны скоро будут вырваны с корнем, и тогда уже никто не посмеет посягнуть на её дом!