Она не простила ни Такацугу, ни Охацу предательство Хидэёри, союз с Иэясу и запретила себе вспоминать о них, но всякий раз, когда разум упрямо возвращался к этой теме, в сердце вопреки её воле безудержно закипал гнев.

В шестую луну следующего, 6-го года Кэйтё[117]дама Кёгоку, принявшая монашество, нанесла Тяте визит. Она считала, что её брат покрыл себя позором, примкнув к лагерю Токугава. Рассказала Тяте, что, когда начался штурм, она находилась в главной башне замка Оцу. Осак-ские воины, осадившие замок Такацугу, пошли на приступ, завязался кровавый бой, вдруг ударили пушки, и башня содрогнулась, а она, Тасуко, потеряла сознание.

Представляю, что вам пришлось вытерпеть, — посочувствовала Тятя.

В жизни нужно мириться с неизбежным, да и потом мои страдания — ничто по сравнению с теми, которые терзают дух покойного тайко. Он смотрит на нас и не находит себе покоя. Как печален подлунный мир… — Дама Кёгоку покачала головой с искренним отвращением.

В гости к Тяте она наведалась с определённой целью: хотела попросить кузину выхлопотать для неё резиденцию в Киото. В свете последних событий она побрезговала обращаться за помощью к брату, зато, перед тем как отправиться к Тяте, заручилась поддержкой Госпожи из Северных покоев, вдовы тайко, которая в ту пору обосновалась в столице. При жизни Хидэёси дама Кёгоку люто ненавидела его законную супругу, но после его смерти это чувство притупилось, две женщины поладили друг с другом, и теперь Тасуко связывали с Госпожой из Северных покоев отношения почти такие же тёплые, как с Тятей.

Тятя передала просьбу кузины Кацумото Катагири, чиновнику, который занимал в Осакском замке пост смотрителя женских покоев, и спустя месяц получила от Тасуко благодарственное письмо: ей отвели келью в киотоском монастыре Сэйдо-ин.

Вскоре после визита дамы Кёгоку Тятя прослышала о том, что Омаа вышла замуж за столичного вельможу, дайнагона[118]Мадэнокодзи. Чего ещё было ожидать от дамы Каги! Конечно же она забыла тайко, начала новую жизнь и теперь блистает в роли супруги знаменитого придворного сановника, о чьей красоте и величественной осанке слагают легенды!

Кровь ещё дымилась на поле брани при Сэкигахаре, когда Иэясу решительно взял бразды правления страной в свои руки. До этого он ещё как-то соблюдал формальности и внешние приличия — каждый раз перед оглашением важного решения просил аудиенции у Хидэёри и делал вид, что совещается с ним, теперь же он словно и забыл о существовании наследника тайко. Тятя и её сын отныне не принимались в расчёт, все относились к ним как в меру строптивым нахлебникам, живущим за счёт Иэясу в его Осакском замке.

Сам Иэясу курсировал между Фусими и Эдо, где находилась его официальная резиденция, а в Осаке показывался крайне редко. Тем не менее от его пронзительного взгляда, способного, казалось бы, проникать сквозь стены, ничего не укрывалось, он знал обо всём, что происходило в Осаке. Формально хозяином замка считался Хидэёри, но фактически замок ему не принадлежал.

Прошло три года после битвы при Сэкигахаре. В двадцать второй день второй луны 8-го года Кэйтё[119]Иэясу Токугава был назначен правым министром двора и возведён в чин сёгуна. В двадцать пятый день третьей луны он удостоился приёма в императорском дворце. На пышной церемонии его сопровождали Хидэясу Токугава, Тадаоки Хосокава, Тэрумаса Икэда, Такацугу Кёгоку, Масанори Фукусима и прочие знатные воины, все до единого обязанные своим возвышением покойному тайко.

О визите Иэясу в чертог Небесного государя потом ещё долго судачили в Киото, а начались эти пересуды ещё до того, как он состоялся. Тятя с грустью вспоминала о том, с какой торжественностью в императорском дворце когда-то принимали Хидэёси. Ей больно было думать, что те же самые люди, полководцы из свиты тайко, теперь возносят почести Иэясу.

Вступив в должность сёгуна, Иэясу незамедлительно поднял вопрос о свадьбе Хидэёри и своей внучки Сэн-химэ, рождённой в союзе Когоо и Хидэтады. Такова была последняя воля тайко, об этом знали все воины из его окружения, и Иэясу понимал, что рано или поздно настанет день, когда ему придётся выполнить обещание.

Тятя не могла просчитать все последствия этого шага, не дано ей было угадать и истинные мотивы решения сёгуна, но она не стала противиться женитьбе сына, обрадовавшись уже тому, что наконец-то Иэясу проявил уважение к пожеланиям тайко. Она не очень-то надеялась, что брак с внучкой сёгуна укрепит положение Хидэёри: в ту пору речь шла о пустой формальности — Хидэёри было всего одиннадцать лет, Сэн-химэ и того меньше — семь, и, что случится в будущем с этим союзом, предсказать не представлялось возможности. Кроме того, своими действиями в прошлом Иэясу уже не раз дал всему свету понять, что семейные узы для него ничего не значат. Некогда он даже пожертвовал родным сыном Нобуясой, чтобы доказать свою благонамеренность Нобунаге Оде, затем, в борьбе с Ходзё, пошёл войной на собственного зятя Удзинао. Так что Тятя не питала иллюзий: брак с Сэн-химэ отнюдь не обеспечит Хидэёри безопасность. С другой стороны, она не забывала о том, что Сэн-химэ — дочь её сестры Когоо. Стало быть, этот союз приобретал символическое значение: две женщины из клана Асаи в скором времени переплетут судьбы детей, плоть от плоти и кровь от крови своей. Политические узы в этом смысле приобретут вес и важность родственных.

Свадебная церемония была назначена на седьмую луну, и с конца весны в Осакском замке уже все с ног сбивались, занимаясь приготовлениями. Распорядителем торжества был назначен Кацумото Катагири. Иэясу тогда правил страной из Фусими, Сэн-химэ и её родители жили в Эдо. С наступлением седьмой луны было официально объявлено, что госпожа Когоо с дочерью покинет Эдо в свадебной ладье и отправится в Осаку, а оттуда — в Фусими, где они пробудут до дня церемонии.

Тятя с радостью предвкушала встречу с сестрой после стольких лет разлуки.

Когоо и Сэн-химэ приплыли в Осаку на двадцать первый день седьмой луны. Тятя ждала их на пристани в сопровождении воинского эскорта. Перемены, произошедшие с сестрой, сразу бросились ей в глаза: Когоо располнела так, что её трудно было узнать, кожа на безучастном лице увяла, потеряла свежесть юности, взгляд был по-прежнему спокойным, но приобрёл холодную пронзительность, движения сделались ленивыми, плавными. Всё в её облике говорило о пугающей бесчувственности. С бьющимся сердцем Тятя устремилась навстречу сестре, но та не проявила никаких признаков душевного волнения. Когоо держалась с высокомерным достоинством жены наследника сёгуна, которая и шагу не согласится ступить, если вокруг неё не будет целой армии прислужниц и свитских дам. В общественной жизни две сестры всё так же занимали разное положение, но теперь они поменялись местами.

Когоо и Сэн-химэ провели ночь в Осаке, однако Тятя не стала их беспокоить, решив, что путешествие на ладье было утомительным и им требуется отдых. А на следующий день мать и дочь ни свет ни заря отправились в Фусими, и долгий разговор с сестрой, к которому Тятя давно готовилась, пришлось отложить до лучших времён.