Свобода» в Аддис-Абебе называли Бутлези «бантустанской марионеткой» и призывали к его ликвидации, политической или физической. У Манделы были хорошие отношения с Бутлези, они обменивались письмами, а в 1985 году Бутлези послал президенту Боте запрос о состоянии здоровья Манделы и просил освободить его из-под стражи.

Во-вторых, Мандела был не согласен с главной политической линией АНК, то есть с требованием немедленной и полной передачи ему власти правительством ЮАР. Мандела склонялся к переговорам о разделении власти. Вот что он говорил американскому юристу Сэмюелу Дэшу: «В отличие от любой другой африканской страны в ЮАР белые находятся дома. Здесь их родина. Мы хотим, чтобы они жили тут и управляли страной вместе с нами»[93].

В-третьих, во время нашей встречи он объяснил, что хочет ограничить вооруженную борьбу против нежилых зданий и «символов апартеида», и глубоко сожалел о жертвах взрыва в Претории в 1983 году. В то же время радио АНК не скрывало[94] стремления «превратить всю страну в один большой костер». Оно вещало из Аддис-Абебы: «Нужно перенести войну прямо в жилища белых, в их спальни и кухни. Полицейских и солдат следует уничтожать даже тогда, когда они находятся дома». Все это время члены АНК (хотя и не всегда по приказам руководства) совершали беспорядочные убийства мирных граждан, а их тогдашний лидер Оливер Тамбо не считал нужным сожалеть о жертвах. Винни Мандела целиком поддерживала политику тотальной войны против государственного строя и призывала «накидывать удавку на шею» любому, кто «продался» режиму. Такие пламенные заявления играли на руку южноафриканскому правительству, использовавшему их для дискредитации ее мужа.

В-четвертых, если Мандела склонялся к прекращению враждебных действий, как только АНК будет официально признан и с его представителями сядут за стол переговоров, то главной линией АНК было продолжение вооруженной борьбы до завоевания власти. В октябре 1985 года я был в палате общин, когда представитель АНК Табо Мбеки обратился к английским парламентариям со следующими словами: «Мы следуем примеру освободительных движений во Вьетнаме и в Родезии. Если объявить перемирие, обе стороны должны будут сложить оружие, а это невозможно до тех пор, пока силен апартеид».

Однако в конце восьмидесятых правительство ЮАР не нашло ничего лучше, как представить своего политического противника нераскаявшимся террористом, сторонником самого жестокого насилия, чему немало способствовал образ, созданный Винни. Я для них больше не представлял реального интереса. Поэтому, когда в феврале 1986 года я обратился к Кутей с просьбой о повторном посещении Манделы, то получил краткий ответ[95]: «На данный момент визит не представляется возможным». После этого Кутей вообще перестал отвечать на мои письма.

Маргарет Тэтчер стала одним из немногих политических лидеров, выступивших против меры наказания, избранной для Манделы. Сперва она старалась держаться в стороне и переадресовывала мои письма относительно Манделы министру иностранных дел Джеффри Хау, но к апартеиду относилась резко отрицательно. Однако после 1987 года она начала поддерживать Манделу. 9 февраля 1988 года она написала мне: «С политической и гуманитарной точки зрения освобождение Манделы неизбежно». Мандела же всегда восхищался британским премьер-министром несмотря на существенную разницу во взглядах.

Чтобы привлечь на Западе интерес к взглядам Манделы, мы присудили ему премию Мира имени Сахарова, учрежденную Европейским парламентом. В конце 1988 года я поспособствовал его четырнадцатилетнему внуку Мандле, который учился в Свазиленде, приехать к нам и получить медаль, грамоту и чек. Я написал об этом Манделе, но письмо так до него и не дошло. О случившемся он узнал лишь в 1989 году, когда во время пасхальных каникул к нему в тюрьму приехал Мандла и вручил деду трофеи из Страсбурга.

Мандела вышел на свободу 11 февраля 1990 года, через пять лет и один месяц после нашей с ним встречи. В тот воскресный день я увидел это историческое событие по английскому телевидению. Сначала камеры зафиксировали вдалеке крохотную точку, потом эта точка превратилась в маленькую человеческую фигурку, словно плывущую по воздуху сквозь туман. И наконец сотни миллионов людей увидели человека, которого прятали от мира целых двадцать семь лет. Так как я уже встречался с ним, то легко различил его в толпе ликующих людей. Мандела держался прямо, походка его была легкой и стремительной, даже не верилось, что ему уже семьдесят один год. Возле машины его поджидали соратники по АНК, которые тут же увезли его на митинг в Кейптаун.

Через месяц я вылетел в Йоханнесбург, и мы встретились с Манделой во второй раз, уже совсем при других обстоятельствах и в другой обстановке — в офисе вышедшего из подполья АНК. Вальтер Сизулу и другие бывшие узники горячо пожали мне руку и, вспоминая январь 1985 года, опять стали извиняться за то, что приняли меня в своей полсмурской «спальне» в пижамах. Молоденькая секретарша принесла чай. Я до сих пор помню ужас на лице Манделы, когда он осознал, что, забыв о правилах гостеприимства, положил себе сахар, не предложив его сперва мне. Но после двадцатисемилетнего заключения такая его неучтивость была простительна, а его поведение было более чем джентльменским.

Мы говорили о том, как он видит в перспективе систему налогообложения и избирательную систему. Мандела подчеркивал необходимость «учитывать интересы белого населения», потом остановился на проблемах, с которыми ему придется столкнуться, чтобы совместить интересы ныне правящего меньшинства с решительными требованиями левого крыла АНК и его коммунистическими союзниками. Мандела сообщил мне, что в октябре лейбористы пригласили его в Блэкпул для выступления на ежегодной партийной конференции. Он также надеялся выступить и на конференции партии консерваторов неделей позже. Вернувшись в Лондон, я доложил об этом Кеннету Бейкеру, возглавлявшему тогда нашу партию, и мой рассказ его сильно удивил.

В Польше полным ходом шла приватизация. Берлинская стена была разрушена. «Холодная война» практически завершилась. Советский Союз больше не стремился дразнить Запад поддержкой южноафриканской революции. Мандела с восхищением говорил о реформах Горбачева; ему хотелось, чтобы и Запад изменил оценку своей бывшей колониальной политики. В частности, Великобритания должна была принести извинения за угнетение народов Африки. «Я был бы рад, если бы представители Запада признали, что империализм принес неописуемые страдания миллионам людей в так называемых «развивающихся» странах. Вот господин Горбачев имел смелость признать ошибки своей системы… Я был воспитан в духе гордости за британскую империю, до сих пор мы восхищаемся английской демократией. В колониальные времена самым лучшим способом избавиться от британского гнета было бежать в саму Великобританию. Однако теперь мы говорим, что империализм принес нам много горя, и хотим, чтобы Англия признала это. Тогда мы еще