Обычно кузнец мастерит один болот долго, но ковалей прибавилось. Покрывали сердечники оружия тончайшими оболочками, калили после каждой обмазки, наваривали лезвия из высокородного небесного железа. Синими, как вода в глубине, смертоносными, как душа Ёлю, были лезвия. Такие мечи не наносят ран – убивают сразу.

За дверцами закрытых горнов грозно гудел хозяин-огонь. Плавильщик Кирик бегло кивнул гостям. В изготовлении идолов сын главного кузнеца Атын, как заповедано предками, применял девять сплавов, а всякое железо требовало собственного, только ему угодного жара.

В чане из-под рудного песка желтела горка окатышей самородного золота. Сандал глянул и усмехнулся: люди, живущие в краях за Великим лесом, подивились бы беспечности хозяев. Золото прекрасно солнечным цветом, не ржавеет от влаги и времени, не теряет веса при переплавке, оттого и ценят его высоко. Если б знали здешние искусники, как могли бы они разбогатеть благодаря этим самородкам!

Весь обвитый душистыми струями, Тимир окуривал дымом священных растений починенные шаманские амулеты. Уговаривал кузнечных духов не сердиться на то, что пришлось поправлять вещицы, изготовленные неизвестными ковалями. Мастеровая снасть не любит иметь дело с древней справой кудесников, впитавшей в себя уйму жертвенной крови.

Кузнец шептал заклинания духам, а глаза его, устремленные на сына, не уставали им любоваться. Опорожнив раскаленные тигли, Атын опустил их в чан с холодным молоком и улыбнулся жрецу и шаману.

В дедовской кузне юный мастер выглядел совсем взрослым. Взгляд его был уверенным, влажная копоть красиво обрисовала мышцы обнаженного торса. Мягкие волосы, по обычаю ковалей заправленные под ремешок, черными волнами опускались на широкие плечи. А еще гости впервые поразились необычайному сходству отца и сына.

Нивани подошел к верстаку в углу, на котором громоздились новые амулеты. Шум в кузне чуть стих, и Атын сказал:

– Твои штуковинки готовы. С теми, что заказали остальные, еще вожусь. Скажи, пусть приходят за ними завтра.

Нивани прикоснулся к золотому ободку солнца с лучистой резьбой и с восхищением произнес:

– Ну, ты кузнец-шаман!

Лицо Атына вдруг исказилось и побледнело.

«Всем известна надменность ковалей, – подумал Сандал. – Не терпят, когда их с кем-то сравнивают, особенно с соперниками шаманами».

Нивани ничего не заметил. Он не отводил от подвесок восторженных глаз. Две двадцатки амулетов! Золотое солнце и серебряная луна по бокам главного медного идола осветят темень шаманских дорог. Неколебимой броней сойдутся на груди и спине ряды духов зверей, кости и крохотные орудия. Если начнется борьба – кости воспрянут гневливыми предками, поднимут к бою мечи и луки. На плечах встанут стражей фигурки людей, чтобы существа иных миров знали: волшебник – человек. Половинчатые браслеты предохранят от дыхания Преисподней. От него они, бывает, скрежещут и гнутся, но спасают запястья от ран. Батас с двойным лезвием защитит печень. Таким ножом шаман прорезает проруби в своем теле и вытаскивает проникших в нутро незваных гостей. Круглый щиток прикроет «глаз спины» от вредоносных взоров. Ниже укрепится сиденье для отдыха на остановках в пути. Когда все обереги найдут свое место, Нивани вдохнет душу в каждый из них.

Но и теперь они блестели живо и таинственно. Размеры и вес амулетов были выверены с точностью до семечка чабреца, а вместе весили, пожалуй, с ребенка восьми весен.

– Как ты будешь прыгать с этакой прорвой побрякушек? – вырвалось у жреца.

– Я не прыгаю. Я еду на священном олене, – холодновато ответил Нивани.

Снова оглушительно застучали молоты, и Сандал подосадовал, что его красивую молитву никто не слышит. Оставалось надеяться на острый слух богов и чуткость самих благословляемых талисманов.

Атын вынул из ножен прислоненный к верстаку меч и принялся полировать его кусочком замши, добиваясь от наружного слоя благородного матового свечения. С первого взгляда было ясно: это оружие – дитя молота молодого хозяина кузни. Прихотливый рисунок булата уходил вглубь, к сердцу оружия, как в туманную даль. Волнистый узор клинка напоминал наведенный инеем сказочный лес на оконной пластине в предзимнее утро.

Нивани сгреб амулеты в суму. Благодарить вслух не стал, все равно не слышно. В сопровождении барабанной песни молотов гости покинули кузню.

Неподалеку, на поляне у ручья, мастера по другим ремеслам построили невиданно длинный сарай с большими окнами. В нем и устроились, а некоторые работали на улице. Запахи кузни мешались здесь с кисловатым дымом из прикрытой сосновыми ветками ямы, где над тлеющими углями томились кожи. Подростки по очереди вертели рукояти огромной деревянной кожемялки. Ее тупые треугольные зубья пережевывали-проминали сразу три шкуры, свернутые рулонами шерстью внутрь.

Три старухи с суровыми лицами сшивали из девяти конских шкур, выдержанных в суорате, новый табык войны. Рядом горбился холм таких же шкур. Грядет великая битва! В этот раз греметь с гор будут три громовых табыка.

В сарае пахло продымленной кожей, клеем из осетровой вязиги и свежей древесиной. Мастера расположились кругами друг за другом по древности корней ремесла. Незавершенные вещи передавались от одних к другим и дополнялись нужными деталями. С сыромятом возились ременщики и шорники, с теплой парной кожей – красильщики. Крашеные кожи и ровдуга переходили к швеям и превращались в воинскую одежду и обувь, чехлы и колчаны, конские переметные сумы и чепраки.

Пока словоохотные швеи разговаривали со жрецом, Нивани отыскал среди них мастерицу девятого наследного колена. Она согласилась приделать амулеты к платью. Оказалось, не впервой, не пришлось объяснять, что за чем следует в рядах шаманских доспехов. Женщина отвечала за шитье мягкого слоеного облачения лучников. Эти латы с тонкой железной простежкой не грузны, да и кони стрелков скачут налегке.

Другое дело – защитная оснастка тяжелой конницы. Особые умельцы проклеивали части конского снаряжения из трехслойных ремней с бычьего хребта. В четыре слоя складывали наборные кожаные пластины для мощной брони витязей. Такую крепость стрелой не пробить, а лиственничные щиты, крытые с обеих сторон дубленой кожей и проклепанные железом, не проломить и копьем.

Косторезы вытачивали из конских копыт щитки панцирей пехотинцев. Плетельщики вязали легкие щиты из тальника на округлых каркасах. Плотники выпиливали-вырезали из дерева всё – от укладок для ратной справы до черней батасов. Седельники окантовывали железом обтянутые кожей дуги седельных лук. Гости заметили на седлах и медную окантовку. Мужскому седлу – железо, женскому – медь… Значит, новый багалык Бэргэн дал добро к Посвящению девушек в ботуры.

Искусные в стрелковом оружии гнули кибити лучных рогов. Подклеивали к хребтовым березовым слоям бересту для защиты от сырости, к лиственничным подзорам – костяные накладки, предохраняющие рога от расщепа. Завязывали влажные крученые шнуры узлами-туомтуу. Высохнут тетивы – станут звонкими, глянцевитыми; снять-одеть петли можно легко, а сами ни за что не слетят.