После Нового года Соня поняла, что до родов уже никуда не устроится. Она все время была вялой и разбитой, клонило в сон, особенно после обеда. Ноги отекали. Даже простое мытье полов казалось пыткой, но попросить облегчить график Соня боялась. Она и так жила в «Благих сердцах» на птичьих правах, того и гляди выгонят. Поэтому она старалась не жаловаться, работать как можно усерднее и занимать как можно меньше места даже на собственной кровати, устраиваясь с краю, на боку. Она замерла в ожидании, впала в анабиоз, а за окном кружился снег, ложился на лапы сосен и укрывал петли колючей проволоки на заборе.

Мадина сидела на кровати, разложив на покрывале батарею дорогой косметики, и красила глаза. Набирала кистью тени, стучала ею по крышке коробочки, стряхивая излишек, и делала мазок. Получался не макияж – тонкая, почти художественная работа на лице. За окном уже набрякла мгла, но Мадина красилась не для кого-то, а просто от нечего делать. Зима у пациентов центра проходила скучно, никаких прогулок или работ в теплицах, только приемы пищи, сессии у психотерапевта и службы в церкви.

– Между прочим, многие мужички тащатся, когда девчонка уже с пузом. Готовы платить за приват в двойном размере.

Мадину готовили к выписке. И чем ближе становился февраль, тем чаще она уводила разговор в сторону клиентов, о том, как они любят беременных и сколько готовы за них платить. Соня понимала, к чему она клонит, но ссориться не хотела, потому молчала. Наверное, слишком долго – раздражение скопилось до осязаемого жара в горле и груди, хотелось прекратить это, ну действительно, сколько можно об одном и том же.

– Слушай, я рада, что ты заботишься обо мне, – сказала Соня. – Но работу я найду другую, я говорила об этом много раз. Ты меня извини, но просто не хочется снова трогать эту тему. Мне неприятно… правда неприятно, когда ты заводишь вот это всё про клиентов и беременных.

Мадина глянула на нее пристально, затем перевела взгляд на собственное веко в зеркале.

– Дружочек, я понимаю, тебе сейчас непросто, – сказала, выводя линию подводки. – Но не забывай: ты мне должна.

Такого поворота Соня не ожидала. Нет, она не забыла про одолженную сумму, но всегда думала, что Мадина подождет, она ведь сама предложила, сама перевела. Сама. Вот Соня пока и не искала, у кого перезанять. Она же не виновата.

– Что? – Голос предательски истончился, стал ломким, извиняющимся, надо бы звучать уверенней, но как? – Ты бы сказала, что они тебе нужны, я бы нашла. Я выйду на работу после родов и сразу же тебе верну.

Мадина качнула головой. Еще мазок, на этот раз на губы; жирный цвет перезрелой черешни. Пухлая нижняя губа стала глянцевой, как пластиковый рот манекена в витрине магазина.

– Да где ты ее найдешь, работу эту… Я же тебе с самого начала говорила: мне не нужны деньги. Отработай. Заодно еще поднимешь. Ребенка на какие шиши одевать-обувать собралась? А у меня хороший сайт, абы кто там не регистрируется, понимаешь? Человечки проверенные все.

Она ведь серьезно говорит, вдруг поняла Соня.

– Мадин, я не буду этого делать. Это же грех.

– Дружочек, ты на своей святой воде совсем поехала, не узнаю́ тебя. Раньше ты как-то больше понимала. Я же не с китайцами тебя зову спать, ты не дешевая шмара. Это просто вебкам-сервис. Не нравится вебкам – о’кей, есть Валид. Хороший дядька, щедрый, специально ищет беременяшек. Сам заберет и привезет обратно, накормит-оденет. Он классный, сама бы с ним спала, но… – Она рассмеялась, показав на свой плоский подкачанный живот.

Соня попятилась к двери. Надо выйти из комнаты, не слушать этот бред, и авось само всё рассосется. Завтра поздороваются, как будто не было словесной гадости. Просто Мадина не выспалась – такое случается с людьми.

– Я пошла, Мадин.

Мадина положила кисти на покрывало и глянула на Соню. Ее опушённые тяжелыми ресницами глаза были пусты, и в них таилось нечто острое, холодное, как скальпель.

– Ты хочешь здорового ребенка родить? – спросила она. – Если тебя пнут в живот, ты что думаешь с тобой будет, подруга?

Соне будто залепили леща. Гламурная Мадина вдруг обернулась кем-то из Костеева, опасным, с сигаретным огоньком у рта. В тени кустов зашевелилось что-то, кто-то, хрустнул снег.

Не сдаваться, только не показывать страх. Они же чуют страх, верно?.. Живот свело, в самом низу будто образовался камень, и Соня инстинктивно накрыла его рукой, надеясь, что тепло немного расслабит мышцы.

– Совсем с катушек слетела? Я полицию вызову!

– И что ты скажешь? – хмыкнула Мадина. – Кто тебе поверит? А потом тебя мои друзья встретят. На остановке, у шоссе.

На это у Сони не нашлось ответа.

Против людей из темноты, тех, кто ломает двери, кто караулит в колкой тишине у пустырей, она всегда была бессильна.

Мадина сказала, что это – закрытый вебкам-сервис для избранных. «Они уже выбрали тебя по фото, я лично всех проверила, – заверила она, садясь в машину. – На тебя лишь посмотрят с той стороны – и всё. Это иллюзия, картинка на экране и голос, не более того. Возникнут проблемы – звони моему помощнику, его номер у тебя есть».

К тому же, Соня заклеила камеру наблюдения на потолке: охранник не подсмотрит, чем она тут занимается. И пятьсот юаней за смену в пять часов – разве это мало? Правда, триста из них останется у Мадины, но это временно, всего на месяц или два, Соня ведь новенькая. Потом ее заработок вырастет.

Ничего из этого не успокаивало.

Соня поставила планшет на полку и села так, чтобы не было видно стула с наваленной на него одеждой, и камера захватывала лишь дверь и голый участок стены. Надела очки, зашла на сайт: цвета красного дерева, псевдоимперской мебели в дешевых ресторанах. По углам золотые виньетки, посередине два оконца для ввода логина и пароля, и больше ничего. Казалось, что кто-то уже смотрит через камеру на Соню, разглядывает пупок на обнаженном вздутом животе, бледный лифчик, ставший мал и оставляющий вдавленные красные полосы на коже.

Хорошо, вот она введет пароль – устрашающую гусеницу из букв и цифр, которую ей прислали. А дальше что? Она ни разу не видела, как работают вебкам-модели. Сколько будет зрителей (мемберов, так назвала их Мадина) – два, три? Восемь одновременно? Мадина говорила о десятиминутном перерыве – значит, и эфир будет точно не один. Еще она сказала, что за опоздания и отмену смены будет списывать юани с Сониного счета, потому что дисциплина и порядок очень важны. И слово «нет» ей следовало навсегда забыть.

Наверное, сначала со зрителями нужно говорить, подумала Соня (живот снова окаменел, накрыть его ладонью и согреть; но пальцы холодные, влажные, как жабьи лапки). Спросить, чего они хотят, да? Потом раздеться, чувствуя, как от холода мурашки сбегают по спине, за ними сбегает чужой взгляд, деловито ее ощупывает, проверяет крепость грудей, оценивает ширину бедер и длину ног. Потом ей скажут облизать палец, сексуально прикусить губу, потанцевать, поводить по телу дилдо (Соня покосилась на член-мутант, будто перетянутый черным латексом и оттого распухший).