В деревню Факи, «88 домов, все принадлежат болгарским христианам», Боскович прибыл 2 июня. 4 июня он добрался до Карабунари, «очень большой деревни, насчитывающей от пяти до шести сотен турецких и болгарских домов». На следующий день он проехал через татарскую деревню Харманли, пожалованную султаном крымскому князю. В тот день Боскович с интересом отметил «коз и овец в одном смешанном стаде». 6 июня, в Карнабате, он наткнулся на ярмарку, где толпились «турки, греки, евреи, нагруженные тысячей обычных мелочей». Константинопольский еврей продавал зеркала, которые могли бы заинтересовать Босковича как отражатели для его астрономических или геодезических приборов. На страницах дневника уже проступает образ этнографического смешения в Болгарии, еще более интересного, чем смешение коз и овец в одном стаде. 10 июня в Счиаликаваке Боскович насчитал 200 болгарских и 50 турецких домов: «Болгары сказали нам, что они живут в наилучшем согласии с турками. Заключают они и смешанные браки». Там были даже цыгане, которые «играли на кое-каких инструментах и заставили плясать мальчика и девочку»[447].

13 июня из 300 домов в Енибазаре, «городе, где вперемешку живут турки и христиане», Боскович насчитал 50, принадлежавших болгарским христианам, хотя сам остановился на ночлег у валашской семьи. Здесь тоже царило религиозное невежество: «Расспрашивая различных христиан в этом городе, я ясно увидел, что они были христианами лишь по имени и в силу обряда крещения, не зная, как и многие в этом несчастном краю, ничего, кроме крестного знамения, даже „Отче наш“»[448]. Уже вооруженный готовыми обобщениями, Боскович 15 июля попал в Кослидже, «большое селение, насчитывающее 200 христианских домов и 300 турецких». Путешественники остановились в христианских домах, оказавшихся вполне сносными по сравнению с «болгарским обычаем и нищетой этих краев». Боскович читал книгу, когда его посетил православный священник: «У меня в руках был Светоний, которого я читал, чтобы развлечь себя». Боскович смог общаться с гостем «с помощью моих познаний в славянском языке», а Светоний помог ему убедиться в невежестве своего собеседника:

Словом, Боскович, лишь отчасти понимавший своих собеседников, опять использовал свои скудные познания в языке, чтобы убедиться в невежестве местных жителей. Удаленность православного священника от цивилизации стала еще очевиднее, когда тот удивился, что у Босковича и Портера нет бород. «Он спросил меня, — сообщал иезуит, — не наложил ли на меня кто-нибудь епитимью, приказав сбрить ее в качестве наказания, и был поражен, услышав, что в наших краях это в обычае»[450]. Боскович глядел на все глазами Англии и Италии, противопоставляя «болгарский обычай» обычаю «наших краев».

19 июня путешественники прибыли в Балтагикиои, «деревню, состоящую из двух групп домов», турецкой и болгарской. Поговорив с болгарами, они узнали, что «их часть уже издавна была довольно здоровой, что в турецкой части бывали смертельные случаи; вероятно, это была чума»[451]. Не без опасения путешественники отправились в дорогу и 21 июня достигли Дуная, разделявшего Болгарию и Молдавию. Эта граница поставила перед ними новые лингвистические, этнографические и географические проблемы.

Теперь Боскович встретил людей, которые «говорили на валашском языке, довольно непохожем на болгарский». Болгарский он мог понимать благодаря проведенному в Далмации детству; у него были все предпосылки одолеть и румынский, на котором говорили в Молдавии и Валахии, так как, по его собственному наблюдению, валашский был «смесью разных языков, по большей части итальянского и латыни». С четырнадцати лет (сейчас ему был пятьдесят один) Боскович жил в Италии; его латынь была безупречной, поскольку именно на ней он писал свои научные трактаты, не говоря уже об эпической поэме, посвященной солнечным затмениям. Однако в румынском он преуспел гораздо меньше, чем в болгарском. Прибыв 29 июня в Пучен, он заметил, что дома там «едва ли лучше, чем в Болгарии», и обратился к местным православным священникам за дальнейшей информацией: «Молдаване по происхождению, они говорят только по-молдавански, так что я не мог понимать их или изъясняться сам». Он мог лишь исследовать составные части языковой «смеси», на которой они говорили, обнаружив, что она состояла не только из итальянского и латыни, но также и «отчасти из славянского языка и турецкого». То же самое слово определяло и его первые впечатления по пересечении Дуная, поскольку население Молдавии представляло собой «смешение выходцев из стольких разных земель»; Босковичу, высчитывавшему этнический состав болгарских деревень, пришлось теперь забыть о своих математических склонностях. Такую же неразбериху он обнаружил и на самом высшем уровне, где его сбили с толку турецкое господство над Молдавией и ее греческий господарь, подчинение православной церкви константинопольскому патриарху и покровительство, оказываемое Польшей католическому меньшинству. Тем не менее, расположившись на постой, Боскович воочию убедился, что он теперь чуть ближе к цивилизации. По дороге в Яссы путешественники провели ночь в монастыре, и хотя он показался им «бедным в сравнении со зданиями в более развитых европейских землях», он был «великолепен, рядом с домами, а скорее, хижинами болгарских деревень»[452]. Боскович полагал, что «неразвитые» европейские области можно расположить на относительной шкале отсутствия цивилизации.

Славянское происхождение Босковича помогло ему провести соответствующие измерения, и, находясь на берегах Дуная, он сделал этимологические наблюдения, позволившие забыть о Молдавии и связать Болгарию прямо с Польшей. Узнав, что турецкий губернатор Болгарии звался Али-ага Воевода, он объяснил, что «Воевода есть славянское слово» и что «в Польше губернаторы называют себя воеводами». Обнаружив на маленьком дунайском островке деревню под названием Мокрова, он заметил, что «mocro на славянском языке означает влажно». В Молдавии он обратил внимание на использование славянского слова «miasto», «которым здесь, как и в Польше, называют города». Речь шла о городе под названием Бырлад, который, по мнению Босковича, был просто деревней; в Бырладе связь с Польшей подчеркивалась и присутствием евреев: «они разгуливают, как в Польше, в неких длинных черных одеяниях». Боскович также выяснил, что за несколько лет до того город был разграблен и разорен татарами[453]. Таким образом, его восприимчивость к славянским словам помогла Босковичу разобраться в своих впечатлениях и создать ощущение непрерывности, связывающее воедино его путешествие из Болгарии в Молдавию и далее в Польшу.