Другой характер носили исправления законодателем артикулов, содержащих санкции за преступления против личности и добрых нравов.

Артикул 163 устанавливал смертную казнь путем колесования за убийство близких родственников и начальников, в том числе офицеров: «Если кто отца своего, мать, жену, дитя, брата, сестру или других сродников своих, что ему и им в родне той жениться невозможно, или началство свое или поставленного над собою офицера наглым образом умертвит, оного колесовать, а тело его на колесо положить». Петр исправил текст, ограничив круг лиц, за убийство которых была положена смертная казнь колесованием, только самыми близкими убийце по крови и законодателю по служебному их положению. В тексте были сделаны поправки: зачеркнуто «жену», прибавлено к слову «дитя» – «во младенчестве»; текст, начиная со слова «брата» и включая «над собою», зачеркнут, с установлением за убийство вычеркнутого круга лиц санкции «а за протчих – мечом». Исправленный Петром, текст читался так: «Если кто отца, матерь, дитя во младенчестве, офицера наглым образом умертвит, оного колесовать, а тело его на колесо положить, а за протчих – мечом»[751].

Интересны исправления Петра в главе XX – «О содомском грехе, о насилии и блуде». Артикул 165 устанавливал средневековую санкцию за половую связь человека с животным: «Если смешается человек со скотом и безумною тварью и учинит скверность с оною, оному надлежит отсечь голову и купно со скотиною, с которою смешался, положа в ступ[752], сжечь». Петр счел достаточным средством для обуздания порочных наклонностей только жестокое телесное наказание; он вычеркнул текст со слов «с оною» и до конца, включая «сжечь», и заменил его санкцией «оного жестоко на теле наказать»[753]. Так же трезво, без преувеличения меры взыскания, относится законодатель и к другому преступлению против природы – к мужеложству. Артикул 166 гласил: «Ежели кто отрока осквернит или муж с мужем мужеложствует, оные, яко в прежнем артикуле помянуто, имеют быть наказаны». После исправления Петром предыдущего артикула статья 166 устанавливала, дабы повторения и другим повадно не было, обычную для того времени меру воспитания – «оного жестоко на теле наказать». Если же при этом имело место насилие, то законодатель был беспощаден и для таких случаев прибавил: «Ежели же насилством то учинено, то смертью или вечной на галеру ссылкой наказать»[754].

Интересны также исправления Петра о насилии над женщиной в военном походе и об обычном нарушении верности семейным узам. Артикул 167 в черновой редакции устанавливал: «Если кто женский пол, старую или молодую, замужнюю или холостую, в неприятелской или дружеской земле изнасилствует и освидетельствуется, оному без всякой милости голову отсечь». Петр ввел два облегчения: первое – вычеркнул «без всякой милости» и второе – прибавил «или вечно на галеру послать по силе дела»[755]. Любопытно знать, что понимал законодатель под условием «по силе дела», поскольку установленное насилие всегда остается насилием. Быть может, комментарием к этому исправлению Петра способно послужить его толкование «заповедям божиим»[756]. На шестую заповедь – «Не прелюбы сотвори» – Петр писал, какие грехи противны сему: «Есть от тех же, страха божия не имущих, есть от нужды, есть от великого вожделения». Быть может, законодатель, сам проведший весь свой мужественный возраст в походах, имея в виду живых людей своих полков, считал необходимым произвести некоторую дифференциацию тяжести преступления в зависимости от побуждений к его совершению и других обстоятельств. Однако и здесь он был далек от снисходительности, могущей обратить армию в банды разнузданных вооруженных людей. Ведь в петровской редакции судье за удостоверенное насилие над женщиной оставался выбор только между двумя видами кары: отсечением головы или ссылкой на галеры.

Признавая уместность строгих мер для ограждения женщины во время военных действий, законодатель считал совершенно лишним теми же мерами оберегать святость брака и верность супружеским узам в условиях обычной, мирной жизни. В этом отношении весьма характерно исправление Петром артикула 169, когда он одним росчерком пера отвел меч, который по указанию средневековой церкви держало государство, как верный часовой, над семьей, охраняя целомудрие супругов. «Ежели муж женатой с женою замужнею телесно смешается и прелюбодеяние учинит, – говорила черновая редакция, – оные оба смерти достойны и имеют, без рассмотрения особ, казнены быть». Петр, чуждый ханжества и лицемерия, знавший жизнь во всех ее суровых проявлениях, писал свои законы не для бледных призраков человеческих, а для живых людей своего государства, часто оторванных от нормальных бытовых условий. Он нашел приведенную санкцию неприемлемой и исправил ее согласно своим морально-общественным воззрениям: «…оные оба наказаны да будут, по делу и вине смотря»[757].

Две строки законодательного текста Петра, введенные в закон, внесли немалое облегчение в жизнь низших сословий того времени. Привилегированные группы ни по старой, ни по новой редакции закона от суровости его не страдали. Но, например, жена матроса Ивана Степанова, Марья, которая после посылки ее мужа на службу в Ревель «жила воровски, блудно с солдатом Алексеем Сорокиным», в чем «при распросе и винилась», по новому закону была не казнена вместе со своим товарищем по несчастью, а только бита кнутом и послана на два года принудительных работ на текстильную фабрику[758]. Таких учинивших «блудное воровство», часто оторванных от семей, при Петре I, в течение двадцатидвухлетней Северной войны и при огромном государственном строительстве того времени, было немало. Их в Петербурге архимандрит Феодосий после суда в канцелярии Александро-Невского монастыря «по правилам св. апостол и богоносных отец» отрешал от мужей и посылал целыми партиями теперь уже не на казнь, а на «коломинковые заводы господину лейтенанту комиссару Белеутову»[759].

Так же как в данном случае, и в других законодательных актах Петра несколько строк, написанных им среди первоначального, не им составленного проекта, изменяли в корне предлагаемую норму. Исправления и вставки Петра стряхивали с проекта феодальный хлам, пережитки, сковывающие нормальное общественное развитие, изгоняли из него средневековую санкцию или обветшалую религиозную и общественную мораль.