Она с трудом приходила в себя; ей казалось, что она оживает, однако у нее не было сил пошевелиться. Она улыбнулась королю, который заметил это, но заговорить с ним была не в состоянии. Затем королева оглядела спальню, как будто искала кого-то и не находила; лицо ее выражало огорчение, но она не жаловалась.

Именно в это мгновение в проеме открытой двери показался де Асторга; он поклонился, делая знак, что ему надо кое-что передать королю. Придворный врач, испуганный оцепенением короля и знающий, какое дело было поручено главному мажордому, тихо сказал Карлу II:

— Ваше величество, взгляните: герцог де Асторга ждет ваших распоряжений, у него, наверное, есть что сказать вам по поводу графини Суасонской; вы не хотите поговорить с ним?

— Разве он вернет мне ее? — ответил Карл II, указав на королеву, глаза которой были устремлены на герцога и, не отрываясь, глядели на него.

— Примите его, государь, примите герцога де Асторга, не убивайтесь так сильно. Может быть, Господь совершит чудо — будьте готовы к такому благодеянию.

Король машинально встал и прошел в приемную. Прежде всего герцог спросил, как чувствует себя королева.

— Она еле жива, мой бедный де Асторга, и мне кажется, я умру вместе с ней. Чего ты хочешь от меня?

— Ваше величество, посол Франции ждет у ворот дворца, он очень враждебно настроен, требует разрешения увидеть королеву и заявляет, что не сдвинется с места, не поговорив с ней; так распорядился его повелитель.

— В Испании не принято, чтобы иностранцы входили к королеве, когда она лежит в постели. Передайте это послу Людовика Четырнадцатого, чтобы он не тратил время на ожидание.

— Ваше величество, многие гонцы уже вернулись; они проверили все дороги, все посты, побывали на всех постоялых дворах, но о графине Суасонской ничего не узнали; она не проезжала ни по одной дороге; лошади, приготовленные на барселонской дороге, стоят до сих пор; вероятно, графиня переоделась и стала неузнаваемой. Не будь за ней вины, она объявилась бы. Во что бы то ни стало надо найти эту женщину, государь, необходимо найти!

— Увы, герцог! Она отняла у меня радость жизни моей, и месть не вернет мне королеву; но я разделяю твое нетерпение; эту отравительницу должны нам доставить, проследи, чтобы агенты искали ее неустанно, пока не найдут. Иди! И оставь меня.

Карл вернулся к королеве, а герцог ушел, чтобы передать послу ответ короля и отдать новые распоряжения по поводу графини. Он выглядел по-настоящему разъяренным.

Герцог метался между приемной королевы и ложем Нады, жизнь которого тихо угасала; однако стоило карлику подумать о хозяйке и о несчастье, поразившем его, как у него начинались приступы гнева. Снова увидеть королеву, поцеловать ее руку и умереть у ее ног, как верная собака, было его единственным желанием. Нада умолял врача и герцога де Асторга позволить ему это; он обещал не представать с печальным лицом перед королевой, чтобы не пугать ее.

— Она не заметит, что я умираю, и подумает, что я засыпаю.

Но все настойчивые просьбы Нады были бесполезны, и для него это было большое горе. Однако Провидение все же уготовило ему счастье, о котором он мечтал; вечером Мария Луиза почувствовала себя лучше и неожиданно захотела увидеть карлика.

— Он слегка нездоров, ваше величество, — ответил Юсуф.

— И не может прийти? Неужели он в агонии? Присутствующие изобразили смех, стали подшучивать над агонией Нады, а врач заверил королеву, что у карлика, переевшего французских пирожных, несварение желудка. Королева настояла, чтобы его привели; кроме того, она пожелала увидеть графиню фон Перниц, Сапату и Нину, а также нескольких других дам из ее окружения. Поскольку сообщать о состоянии первых из них было нежелательно, ибо это встревожило бы ее, прибегли к другой хитрости, обязательной для всех придворных дам: всем им без исключения запретили появляться у королевы. С тех пор как она заболела, около нее не находилось никого из ее свиты и прислуги, кроме Луизон и другой служанки-француженки; эту меру предосторожности соблюдали неукоснительно, но никто не считал, что следует держать подальше от королевы и Наду: его преданность и мужество были залогом того, что он сумеет скрыть свои горести и будет улыбаться королеве в минуту своей смерти.

Герцог поднялся к нему, чтобы сообщить об этом, и увидел Наду в более тяжелом состоянии, чем прежде; однако у карлика было сильное и мужественное сердце. Он очень хорошо понял, что от него требуется, и ответил герцогу де Асторга, что готов идти: таково его самое горячее желание.

— Мне надо одеться, принарядиться, принять укрепляющее лекарство; пусть Юсуф не опасается нагрузки на мое сердце: какая разница, если я умру чуть пораньше! Но я увижу королеву и, может быть, вдохну в нее немного мужества, чуть-чуть развлеку. Располагайте мною, ваша светлость, зовите врача.

— Дорогой малыш! — воскликнул герцог со слезами на глазах. — Ах, если бы у других было такое же доброе сердце!

Юсуф немедленно явился. Он взял Наду на руки, как куклу, нарумянил ему лицо, следя за тем, чтобы тот, хотя и сохраняя некоторую бледность, выглядел вполне здоровым. Затем врач велел ему проглотить несколько капель живительного эликсира и посоветовал быть прежде всего веселым.

— Иди в атаку, мой храбрый карлик, будь решителен, смел, и Бог защитит тебя. Ты любишь свою хозяйку, она хочет видеть тебя, а ты в состоянии избавить ее от страхов, которые, без сомнения, гложут ее; твоя преданность поможет ей преодолеть их. Мы рассчитываем на тебя.

— Положитесь на меня, я клянусь, что сделаю именно так! Господин герцог знает это.

Когда Нада подготовился, его понесли на руках, чтобы напрасно не утомлять. Лакей поставил карлика на пол у дверей в спальню королевы. На секунду он ослаб, и ему дали еще одну дозу эликсира.

— Теперь я в полном порядке, — сказал карлик, — войдем.

Дверь открыли, и появился Нада с сияющей, как в лучшие дни, физиономией; он вошел вприпрыжку и подбежал к постели королевы, которая ждала его, протягивая руки и улыбаясь:

— О мой бедный карлик, как я рада видеть тебя. Так значит, ты не болен? И выглядишь хорошо, иди сюда.

Он приблизился, она притянула его к себе и стала пристально разглядывать. Лицо ее помрачнело: она все поняла. Нет взгляда проницательнее, чем у больного, от которого хотят скрыть правду.

— О! Мне все ясно! — продолжала она. — Побудь со мной сколько сможешь, я хочу поговорить с тобой.

Король выглядел довольным; лицо королевы немного оживилось. Нада заговорил с Ромулом, с Юсуфом, со всеми, кто их окружал. Никогда еще он так не блистал остроумием и не был таким умопомрачительно забавным. Врач не верил своим глазам.

— Этот малыш — настоящий герой, — скажет он впоследствии, — в его тщедушном тельце была душа полубога. Сила воли, которую он нашел в себе, способна была бы сдвинуть горы, ибо особенность этого ужасного яда состоит в том, что он останавливает кровь и одновременно парализует разум.