Вместо того чтобы ответить, София просто кивнула.

– Хорошо. Тогда я постараюсь купить тебе альбом в ближайшее время. А пока, если тебе захочется рисовать… – Эмма поднялась, прошла в комнату и вернулась оттуда с тетрадью, в которую она записывала лекции по медицине еще в те зимние дни, когда они с Мэйлин ходили на курсы. – Здесь еще много чистых листов, можешь рисовать сколько угодно. Карандаш я тебе дам.

София перевернула тетрадь назад и стала рассматривать чистые страницы. Ее лицо светилось таким тихим, но ощутимым восторгом, что Эмме казалось, будто она даже видела слабое сияние, струившееся из-под ее ресниц.

– Спасибо, – прошептала София, закрывая тетрадь и опуская ее к себе на колени. – Здесь так много бумаги.

– Рисуй на здоровье, – улыбнулась Эмма. – Для тебя это сейчас очень важно. Я горжусь тем, что ты проявляешь к этому интерес.

Ей не хотелось портить этот момент мыслями о плохом. Будет еще время, когда им обеим придется поплакать и погрустить. Пока есть возможность, нужно пользоваться каждой минутой покоя.

У них был свой мирок, в котором остальные считались лишними. Он не был постоянным – появлялся, когда они оставались наедине и исчезал, когда рядом был Мартин. Потому что с Мартином создавался другой мир, в котором находилось место и для него.

Чем она заслужила такое счастье – знать Мартина и даже быть любимой этим человеком? Эмма не считала себя великодушной или щедрой, но знала, что все эти качества с лихвой присущи ему – человеку, ради которого она без раздумий могла бы пожертвовать собой. Его бесконечное терпение и готовность идти на уступки иногда приводили ее в полное замешательство, потому что ее странный жизненный опыт не содержал воспоминаний о людях, которые хоть сколько-нибудь походили бы на него. И чем дольше она его знала, тем сильнее удивлялась тому, каким честным и мудрым он был. С каждой новой встречей она открывала в нем новые черты и видела то, что прежде оставалось для нее закрытым.

Когда она делилась с ним своими переживаниями, Мартин мог парой слов развенчать любой миф и успокоить ее душу. Как-то раз она заметила, что другие люди считают, будто София и Филипп ждали слишком многого. Она рассказала ему о разговорах, что ходили между соседями. Люди жалели Шерлока, называя его племянников неблагодарными. Чего еще нужно детям, если у них есть крыша, еда и все самое необходимое? Им бы благодарить хотя бы за это, а не желать большего. Ей было обидно слышать такое, но хуже становилось от того, что эти пересуды заставляли ее сомневаться в правильности своего решения. Конечно, она ни за что не отдала бы Софию обратно, но порой ее начинала терзать совесть, и она почти убеждала себя в том, что поступила бесчестно по отношению к Шерлоку и его жене. На все ее слова Мартин ответил лишь одно: «Если обычная забота станет тем, за что нужно считать себя в долгу, тогда домашние побои и издевательства превратятся в норму. Не снижай планку человеческих отношений, Эмма. Пусть этим занимаются другие, но тебе такое не пристало». Эти слова подарили ей спокойствие, о котором она мечтала, и она перестала слушать людей.

Он был терпеливым и сильным. Она чувствовала в нем эту силу по его неторопливости и нежеланию выставлять себя напоказ. Мартин никогда не пытался что-то ей доказать – он лишь появлялся рядом в нужное время и направлял ее поступки, оберегая от горьких сожалений и разочарований. На фоне таких явных достоинств его редкие недостатки меркли и становились незаметными. Рядом с ним она чувствовала себя неуравновешенной и безответственной.

Именно Мартин решил вопрос с ее работой. Он подсказал, что делать с жильем и даже нашел квартиру. Он приехал за ними к морю и остался там до конца. И теперь ей предстояло выложить перед ним еще одну проблему, над которой никто из них не имел власти. Разрешить ее было невозможно, и Эмма заранее холодела от мысли, что Мартину придется вновь проходить через ее боль. Сколько можно взваливать на него свои проблемы? Конечно, можно было бы совсем ничего не говорить – просто предупредить, что ее не будет примерно неделю, лечь под нож хирурга, а потом вернуться. Только зачем обманывать? Как будто он и так не узнает всей правды. И потом, молчание оскорбило бы его, поскольку показало бы, что она ему не доверяет.

Поэтому, когда вечером он позвонил и сказал, что не может прийти, она даже обрадовалась. Это значило, что у них обоих появился целый свободный вечер. Оставалось поговорить с Мэйлин, и здесь Эмма нисколько не сомневалась – подруга сможет выслушать все без лишних сантиментов. Мэй всегда отличалась здравым и холодным умом, и это делало ее похожей на мужчину. Иногда она рассуждала даже жестоко, что временами нагоняло на Эмму настоящий ужас, хотя со временем она смогла к этому привыкнуть. Впрочем, сейчас это казалось даже преимуществом.

Оставшись наедине с Мэй, когда София отправилась в душ, Эмма решила завести разговор о насущных проблемах. В случае с Мартином или мамой это значило бы, что она перекладывает на другого человека свою ношу, но когда речь шла о Мэйлин, это было совсем другим – она выкладывала груз на пол, где они вместе рассматривали его со всех сторон.

– Расскажи, как прошел день, – попросила она, желая послушать беззаботные разговоры Мэйлин.

Подруга всегда была полна надежд на будущее, а ее голова каждый день наполнялась новыми идеями. Кажется, моделирование и шитье изгнали из ее жизни пустоту, и она без оглядки забежала в открывшуюся дверь. Эмма редко интересовалась ее делами, поскольку ей хватало своих забот, и сейчас ей было стыдно за это.

– День как день, – почти безразлично пожала плечами Мэйлин. – Что тут особенного. Нашла новую выкройку для старинного платья, но для того чтобы сшить его, нужно разжиться ручным кружевом, иначе будет выглядеть вульгарно. Вот теперь сижу и думаю, где бы его раздобыть.

– Можно заказать, – посоветовала Эмма.

На это предложение Мэйлин ответила, что такой вариант уже приходил ей в голову, и она решила, что это будет слишком дорого. Однако она обещала подумать над этим еще раз, поскольку купить что-нибудь из старых запасов чьей-нибудь бабушки было бы еще сложнее. Зная о том, что София пробудет в душе не больше пятнадцати минут, Эмма не торопила Мэйлин. Она решила, что ей все равно не хватит времени рассказать о сегодняшнем походе. Ну и пусть, ничего страшного не случится. Эмма предвидела, что ее новость собьет с ног почти всех, кому она не безразлична, и ей хотелось оттянуть этот момент. Поэтому она внимательно слушала все, что говорила Мэй, и по временам вставляла свои замечания.

Впрочем, Мэй говорила очень быстро и эмоционально, так что совсем скоро запас ее слов иссяк, и она переключилась на Эмму.

– Лучше расскажи о себе, дорогая, – улыбаясь, попросила она. – Что мои дела? Сплошные мечты и планы.

– Уж лучше мечтать, чем умирать от безнадежности, – ответила Эмма. Нужно было решиться. Еще днем ей ужасно хотелось поделиться своей болью хоть с кем-нибудь, но она сдерживала себя, понимая, что не имеет права отрывать людей от их забот только потому, что ей вздумалось пожаловаться. Теперь момент общей жажды утешения прошел, и она с удивлением обнаружила, что желание рассказать о новом диагнозе пропало без следа. Она заговорила только потому, что увиливать было некуда, да и выглядело бы это некрасиво. – Я ходила к врачу. Пришли результаты биопсии.