– Старик, у тебя полчаса, чтобы около моих саней собралась вся деревня. Если этого не случится, сожгу всю деревню вместе с ее жителями. Если они думают разбежаться и отсидеться в лесу, то возвратятся они на пепелище посреди зимы. Время пошло, старик, и мне боле говорить с тобой не о чем.

Повернуться к старику спиной не рискнул, отошел вбок вдоль дома, сел на большой пук принесенной морпехами соломы и начал набивать трубку. Все же поганая штука жизнь! За смерть лесных братьев совесть меня не мучает, а вот что делать с деревней, которую они кормили своим разбоем? То, что большинство соберется, не сомневался, вон как старик лихо дома оббегает. И что дальше? А оставить такой нарыв на пути, по которому потоком пойдут и товары, и сырье – тоже не сахар. Подозвал морпехов, велел, когда все соберутся, троим остаться со мной, остальным пройтись по домам и все дома проверить, не затаился ли кто.

Собирающиеся деревенские гудели перед воротами старика, слышны были и бабьи причитания. Выждав ровно полчаса, вышел к жителям, сел на сани, стоять было тяжеловато, и заговорил:

– Селяне, сегодня тридцать четыре человека из вашей деревни напали на мой обоз. Мне не интересны ваши оправдания, даже если они у вас есть. Сегодня эта деревня будет сожжена, а ваша судьба в ваших руках. Вы можете собрать то, что унесете на себе, и идти на все четыре стороны. Вы можете загрузить в сани моего обоза все, что для вас ценно, и двигаться с ним на новое место жительства. Другого выбора у вас нет. Спорить с вами не буду, любой бунт стану карать немедленно. Вы все меня услышали?

Крестьяне от моего спокойного голоса и от страшного известия стояли как онемевшие. Потом начался вселенский плач с основным мотивом – да что же это такое делается!

Говорить в таком гомоне было невозможно. Спокойно вытащил пистолет и пальнул поверх голов. Плач захлебнулся, не успев набрать обороты.

– Голосить надо было раньше, до того как мужиков своих на промысел кровавый отправляли. Теперь жду вашего решения. Те, кто уйдет куда глаза глядят, идите по эту руку от саней. – Махнул налево. – Те, кто пойдет с обозом, переходите по эту руку, – указал направо. – Тех, кто останется прямо передо мной, когда докурю трубку, застрелю. – Демонстративно взвел боек, положил пистолет на колени и стал набивать трубку. Курить не хотел, но надо было занять руки и дать какой-то понятный всем знак.

Гул возник снова, но в визг и плач уже не срывался. Хныкали только дети. И что с ними делать? А со стариками и теми, кто, возможно, лежит по домам и ходить не может? В какую же задницу меня загнали этим нападением!

Толпа рассасывалась налево и направо. К счастью, направо пошло больше, уйти решились только те, у кого родственники в хуторах поблизости, которым еще напакостить односельчане не успели. Прямо осталось человек пять еще не совсем старых, но уже в летах. Со стариком во главе, смотрящим на меня еще с большей ненавистью. Затягиваясь в очередной раз трубкой, понимаю, время утекает. Махнул старику:

– Подойди. – Когда старик подошел вплотную, взял на всякий случай пистолет с колен и тихим голосом, чтоб только он меня слышал, начал: – Что же ты делаешь, гад старый! Ты почему без надзора молодых оставляешь! Ты ради каких зароков хочешь на этой дороге кровью умыться?! Эти зароки стоят того, чтоб племя свое в беде оставить? И не ври мне, видал таких верных делу ранее, у меня полстраны таких было. Ты за собой еще и приятелей своих потянешь, они верят тебе и идут за тобой, а ты их под пули заводишь. Думай, старик, стоит ли так глупо терять опыт, который еще может помочь молодым. Ступай, моя трубка гаснет.

Старик отошел так же молча и заговорил тихо со своими единомышленниками. Трубка действительно гасла. Тяжело вздохнул, загнал патрон во второй пистолет, взвел второй боек. Отложил трубку.

– Морпехи. Целься!

По бокам от меня вытянулось шесть стволов со взведенными бойками. Поднял оба свои пистолета. Мир замер, в душе все затихло и съежилось. Старик смотрел мне в глаза по линии прицела. Уж не знаю, что он в них увидел, может, мою заледеневшую душу, но он отвел взгляд, повернулся и пошел к большинству селян справа, а за ним потянулись и единомышленники.

Не скажу, что отлегло. Чувствовал себя насквозь промороженным. Встал с саней, посчитал толпу справа, почти шесть десятков. Велел одному морпеху ехать на санях к обозу и гнать сюда половину наших саней, тех, которые негруженые. И побыстрее.

Дождался сбора морпехов, обыскивающих дома. Как и боялся, было несколько неходящих стариков. В одном погребе нашли двух прячущихся мужиков, видимо, эти убежали в деревню по протоптанной тропе, и мы их не заметили. Приведенные мужики смотрели на меня зло и с вызовом. Приказал их связать и кинуть на сани.

Тем, кто решил уйти, дал время на сборы, пока курю трубку, и начал набивать ее в третий раз. Морпехам велел разойтись по околицам: ежели кто побежит из села в лес – стрелять не задумываясь. И один выстрел вскоре прозвучал. Философски пожал плечами, душа свернулась еще плотнее. Но в итоге уходящих собралось столько же, сколько расходилось по домам. Видимо, выстрел был предупредительный.

По одному вызывал толпящихся селян к саням, осматривал, заставлял попрыгать. Выгреб у них много ценностей, даже золотые червонцы попались. Ничуть не сомневался, что попробуют уволочь награбленное. Некоторых даже раздел до исподнего, хоть и холодно было.

Осмотренных селян, которые расходились по родственникам, отпускал при условии, что они сразу уходят и к околицам, на которых дежурили морпехи, не приближаются.

Пока ждали саней, ходил перед толпой оставшихся жителей. Они за мной следили как бандерлоги за Ка. Решил все же прояснить их ближайшее будущее. Остановился и заговорил:

– Мой обоз идет к Холмогорам. Там, в большой деревне Вавчуге, построены завод и верфь, где все вы теперь будете жить. Кормить вас буду только в пути, пока идем на место. Каждый из вас должен подумать, что он может делать, кроме грабежа. Работы на заводах очень много, и для баб, и для мужиков, и для стариков. Зарабатывают рабочие до сорока рублей в год, не все, а кто работает хорошо. Мастера в цехах по десять рублей в месяц получают. Поселю вас всех в рабочем бараке, будет тесно, но до лета доживете. Кто решит работать дальше, дам ссуду на постройку домов. Кто уйдет разбойничать в леса Вавчуги – вырежу всю родню. Если еще не поняли, то вы теперь все живете в долг. В долг перед теми, кого убили на этой дороге. А чтоб вам не казалась сладкой судьба ушедших, замечу, по приезде в Вавчугу пошлю в Холмогоры подробный отчет, и все близкие хутора с деревнями будут проверять стрельцы. А уж что они решат, кто разбойник, а кто нет, этого никто не знает.

Остановился, сглатывая тяжелый комок и пытаясь унять кружение в голове.

– Теперь о сборах. Скоро сюда прибудут два десятка саней. Складывать на них только то, что вам нужно для дороги. Если кто-то попробует унести с собой краденое, рано или поздно об этом узнаю, тогда ответит за такого вся его родня. Не рискуйте близкими ради золота, мне не разобрать, краденое оно или честно нажитое – все деньги и все ценности буду считать крадеными. Напомню, вы живете в долг. Всю живность можете забирать с собой, как и все припасы, какие на санях поместятся. Если ваши собаки покусают кого из каравана, такую собаку пристрелю, так что следите за ними сами. Кормление и уход за живностью на вас, и по приходу она останется с вами.