– Но где виконтесса и дитя? – растерянно спросила Илана.

– Вероятно, успели скрыться. Крови нигде нет и следов похищения тоже, – ответил Валентайн своей супруге.

– И где теперь искать мою внучку? – желчно поинтересовался граф.

– Стоит подождать; думаю, она объявиться сама, – пожал плечами сильф, а я вдруг вспомнил камеристок, зажавших меня в коридоре:

– Служанки сообщили, что виконтессу навестил Ролленквист; возможно, они ушли порталом…

В ответ на мои слова в воздухе тренькнуло, и на пол хлопнулся вестник с драконьей руной: послание от Ролена.

Я развернул его и прочел:

«Жан, друг мой, у виконтессы случилась истерика, и я забрал ее в свою пещеру, перед уходом видел четверых в серых плащах; думаю, ей нужно успокоиться, а тебе поискать виноватых. Приходи в гости через неделю, кольцо телепорта внутри печати.

Твой друг Ролленквист».

– Леди Марина отбыла с визитом в королевство драконов, – сказал я, наблюдая за реакцией окружающих. Илана вздохнула и разжала руки, граф нахмурился и пошевелил бровями, явно подсчитывая варианты, а Сиан одобрительно кивнул: достать подопечную в пещере дракона будет непросто.

А я? Я, кажется, ощутил облегчение пополам с недоумением: у Марины случилась истерика? Должно быть, последствия родов, ей еще рано вставать с постели. И вообще, разве может знатная женщина позволить себе нарушать планы супруга?

Марина

Мы ушли вовремя, все просто кричало об этом. Забытая нами камеристка спокойно встретила нас в гостиной – оказывается, Ролленквист обеспечил ее всем необходимым еще перед путешествием в Западные скалы, так что помощница для меня нашлась.

Пока дракон писал Жану записку, мы с дочкой покушали и уснули – наверное, стоит назвать ее Соней, так она любит поспать. Ролленквист нас не беспокоил до ужина, а потом с удовольствием наблюдал, как я пеленаю дочку, разминаю тоненькие ручки и ножки, и как она сонно жмурится в ответ и тихонько пищит.

Потом я уложила малышку в просторную корзинку, найденную камеристкой, и мы с Роленом мирно поужинали, разговаривая о литературе, музыке и театре. Дракон выглядел очень уютно и по-домашнему, и мы засиделись у камелька едва не до полуночи, когда камеристка заглянула в гостиную с корзинкой: малышку пришло время покормить.

Утром я объяснила дракону, почему сбежала из дома графа:

– Я там чужая, Ролен, мне наплевать на власть и возможность испепелить полмира, я хочу тихий уютный дом, мужа и детей, а интриги и кинжалы – это не мое. Если ты позволишь, мы с дочкой поживем у тебя, пока Жан не даст мне развод.

– Развод? – дракон поперхнулся. – Ты уверена, что он тебе его даст?

– Уверена, я не гожусь в королевы. А Жан хочет править. Он к этому готов, да и малышка вполне уступит любому наследнику мужского пола, которых, я не сомневаюсь, у Жана будет много.

Ролленквист задумчиво покачал ногой и согласился, что мы вполне можем пожить у него, хотя бы до тех пор, пока я не переменю своего решения.

И потянулись тихие светлые дни. Вспомнив известный фильм и узнав у Ролена, что чем знатнее особа, тем длиннее у нее имя, я назвала дочь Софья-Августа-Фредерика, написав Жану, что остальные имена он может придумывать сам, но эти будут первыми.

Жан с именами согласился, но сам не появился, лишь прислал гербовую бумагу с официальными титулами дочки и вычурное колье для меня. Я равнодушно погладила крупные голубоватые алмазы и закинула побрякушку в шкаф; правда, благодарности отправила, присовокупив локон детских волос.

Ролленквист, убедившись, что дальше моих покоев моя самодеятельность не распространяется, успокоился и занялся привычными делами: рисовал, писал, что-то резал на пластинках из рога и кости.

С утра, если было тепло, мы с малышкой и камеристкой выходили гулять на взлетную площадку, а если шел дождь или дул сильный ветер, нередкий в горах, то гуляли во внутренней пещере, где стояли горшки с растениями и неспешно сочился по стене ручеек.

Ели мы немного, так что охотился Ролленквист не чаще обычного, а уж когда перестал болеть живот, я и сама могла постоять у плиты и приготовить что-нибудь вкусненькое. Примерно через неделю нас навестила леди Лионелль, еще более молодая и красивая, скинувшая груз печальной памяти. Поахав над малышкой Софи, она одобрительно мне кивнула:

– Все верно, девочка, на влюбленности семью не построишь, – и тут же толкнула внука локтем: – А ты смотри, свое счастье не упусти!

После визита любимой бабушки Ролен заперся в своих покоях на два дня, но мы его и не трогали: Софи начала больше «гулять», а уж когда у нее прихватывало животик, я готова была сама плакать, и это вытягивало Ролленквиста из добровольного заточения лучше пирога с вареньем. В его руках дочка гулила, пыталась сосать его пальцы, а потом безмятежно засыпала.

Первые дни после родов Ролленквист подлечивал нас драконьим огнем, поэтому я оправилась значительно быстрее и вернулась к активной жизни: писала Илане и леди Лионелль, получала отчеты от управляющих поместий дочери, в общем, вела жизнь этакой помещицы, но осень вносила свои коррективы.

Из спальни я ушла в чем была, а старые платья, оставленные в пещере, стали мне маловаты в груди и в бедрах, требовалось пошить новые; Софи пора было примерять чепчики и распашонки, и гулять в легких домашних туфельках становилось неудобным.

Назревал визит в дом графа или хотя бы встреча с Жаном, и оттягивать больше не имело смысла: любезные кумушки уже сообщили мне о том, что наше охлаждение замечено на самых высоких уровнях. Я в ответ лишь хихикнула: уже около месяца в столе болталось письмо с печатью графа Диола, в котором он требовал моего возвращения и примирения с его сыном. В следующих посланиях отец Жана уже не был столь категоричен: просил повидать внучку и спрашивал, как я себя чувствую, а уж последнее письмо дышало осторожностью и намеками на тяжесть светских обязанностей. В общем то, что я сижу в пещере, многих устраивало, ведь Жан все реже вспоминал взбалмошную супругу и новорожденное дитя.

Продумав все, что хотела сказать мужу, я отправила вестника, пригласив его встретиться в пещере дракона. Через час пришла записка, а еще через час Жан шагнул в гостиную:

– Добрый день, Марина. Ты хотела поговорить?

– Добрый день, Жан; да, хотела, присядешь?

Жан огляделся и, выбрав себе массивное кресло с подголовником, сел. Я молча его рассматривала: он стал выглядеть старше и солиднее, черные волосы аккуратно собраны в «хвост» дорогой пряжкой, камзол выглядит неброским, но прошитые мелкими алмазами швы просто кричат о знатности и богатстве. А еще изменилось выражение лица: стало замкнутым и отстраненным. Передо мной был уже не обиженный на судьбу мальчик, ищущий искру настоящей радости, а принц, собирающийся стать королем.

Поэтому я не стала тянуть с разговорами или вопросами о здоровье, а сказала сразу: