встрече. Либо самому явиться в контору обер-полицмейстера и предъявить эту карточку. Дальше вас направят, куда нужно.

— Благодарю.

— Приятно было познакомиться, господин… Сибирский, — Путилин коротко, будто отдавая честь, мотнул головой и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Выдохнул я, только когда прикрыл за собой дверь.

Вроде обошлось. Хотя то, что пришлось выдать сыщику чуть ли не всю подноготную, здорово напрягало. С другой стороны, я чувствовал, что Кабанов был прав — юлить перед Путилиным не стоило, это вызвало бы ненужное раздражение, а может, и навлекло подозрения. В конце концов, Путилин ищет убийцу. Какое ему дело до мелкого свидетеля по чужому делу?

У дверей приёмной я столкнулся с Полиньяком. К моему удивлению, он был в компании с Варварой. Девушка выглядела немного смущенной, но, кажется, моему появлению обрадовалась не меньше, чем сам француз. Тот-то и вовсе чуть ли не обниматься кинулся.

— Ну, как всё прошло?

— Да ничего особенного. Занудный тип. Расспрашивал, что да как.

— А он не рассказал, кого они подозревают?

— Ну, вообще-то это он вопросы задавал, а не я, — усмехнулся я. — А ты-то чего здесь делаешь?

— Ох, ну… Я не смог усидеть на месте. Всё это так волновательно… То есть волнительно…

Он запнулся, увидев, что я смотрю на его спутницу.

— Ой, пардон муа, совсем забыл о манерах! Позволь представить — это Варвара Колыванова.

— Осмелился всё-таки познакомиться? Молодец, — улыбнулся я. — А меня зовут Богдан.

— Я знаю, — чуть порозовев, ответила девушка, взглянув на меня с каким-то странным выжидательным выражением.

Повисла пауза, и я в ответ тоже вопросительно развёл руками.

— Что-то не так?

— С чего ты решил?

— Мне показалось, что ты как-то странно на меня смотришь. Уже не в первый раз замечаю.

Она ненадолго замялась, даже отвернулась. Но, справившись со стеснением, снова взглянула на меня — уже прямо. Вблизи оказалось, что глаза у неё ярко-зелёные, искристые, как изумруды.

— А ты меня правда совсем не помнишь, Богдан?

Глава 3

Институтская столовая мало подходит для спокойных и тем более конфиденциальных бесед — здесь в любое время дня шум, суета, постоянный круговорот людей. Но выбор у нас был невелик. Не перед кабинетом же ректора обсуждать столь внезапно вскрывшиеся обстоятельства.

В идеале я бы, конечно, переговорил с Варварой наедине. Но избавиться от Полиньяка сейчас было попросту невозможно. Он новость о том, что мы с Колывановой были раньше знакомы, воспринял с энтузиазмом. Правда, временами граничащим со слабо прикрытой ревностью.

Мы расположились за одним из самых дальних столов в углу зала, чтобы никому не мешать. Сели поближе друг к другу, Полиньяк с Варварой — по одну сторону стола, я — по другую. Жак старался не встревать в разговор, но давалось ему это с трудом — от избытка эмоций он ёрзал на лавке так, будто её подогревали снизу, как сковородку.

— Когда вы с матерью переехали в Абалаково, мне было лет девять, — рассказывала Варвара. — Ты, наверное, на пару годков старше был. Батюшка вас приютил на первое время. Вы жили у нас почти всё лето. Тем временем мужики для вас брошенную избёнку на краю села подправили, что после старой травницы осталась. И к холодам вы туда перебрались… Правда не помнишь?

— Пока нет. Да ты рассказывай, рассказывай.

— А кто твой отец? Чем вообще занимается ваша семья? — вклинился Полиньяк.

— Батюшка с братьями… В тайгу ходят, — после изрядной паузы, явно подбирая слова, ответила Варвара. — Охотой в основном промышляют. Ну, и так, всяким. Чего Мать-природа пошлёт.

Ответ был весьма уклончивым — с равным успехом Колывановы могли быть как обычными промысловиками, ходящими в леса за дичью, орехами и эмберитом, так и какими-нибудь разбойниками. По крайней мере, Варвара явно не хотела говорить об этом подробнее.

— А почему именно тебя послали учиться в город? — спросил я.

— Батюшка вас к себе взял с тем уговором, чтобы вы кого-то из детей грамоте обучили. И я самая способная оказалась. Мама твоя тебя учила, да и меня заодно. Вместе, бывало, целыми днями над книжками сидели… Вспоминаешь?

Я уже сказал ей о том, что у меня немного отшибло память после того, как я едва не погиб. Но девушка, кажется, не очень-то поверила.

Впрочем, по мере её рассказа в памяти и правда начали вспыхивать мимолётные, но яркие образы.

Огромная бревенчатая изба, больше похожая на терем. Колывановы были довольно зажиточными ребятами, не простые крестьяне.

Резные наличники на окнах, расписанная изразцами печь с лежанкой, застеленной косматыми медвежьими шкурами… Русоволосая веснушчатая девчонка, с которой мы, лежа бок о бок на животе и болтая босыми ногами, читаем по слогам потрёпанную книгу с незамысловатыми черно-белыми картинками. Книга явно не детская — судя по иллюстрациям, скорее что-то вроде словаря или энциклопедии.

Я вдруг словно увидел эту девчонку вживую — сосредоточенную, склонившуюся над книгой и смешно шевелящую губами. Зеленые, искрящиеся, как изумруды, глазёнки, весёлая россыпь веснушек на курносой физиономии.

И рядом с нами — темноволосая женщина в длинном сарафане, со сложным ожерельем на груди, состоящим из деревянных бусин разной формы, монет, светящихся кусочков эмберита, костяных дисков с какими-то примитивными символами…

— Богдан!

Полиньяк тронул меня за локоть, и я очнулся от нахлынувших воспоминаний — резко, будто вынырнул из омута.

— Немного начал припоминать, — пробормотал я. — У тебя ещё веснушки были тогда.

— Да, — смущённо улыбнулась Варвара. — Они и сейчас вылезают, когда на солнце побуду. Но уже не такие яркие.

— Расскажи подробнее. А про мать мою что помнишь?

— Дарина её звали. Чем она занималась, я не очень понимала, маленькая ещё была. Учила нас читать и писать. Шила, готовила, по дому помогала. А ещё, помнишь, мы с ней ходили в лес, она показывала нам травы всякие. Я однажды ещё в овраг чуть не провалилась, а ты меня вытащил.

— Что-то тоже припоминаю, но смутно, — ответил я, снова ловя после её слов целую россыпь коротких, но ярких флешбэков. Но сосредотачиваться на этих воспоминаниях пока было некогда — хотелось сначала расспросить Варвару подробнее. — А ещё?

— Вообще… — девушка слегка замялась. — Уже потом, когда я постарше стала, я поняла, что маму твою в деревне немного побаивались. Я слышала, как бабка Агафья шепталась